Продолжение (начало в №65 за 12 апреля)
«СО» продолжает публикацию материала руководителя Центра скифо-аланских исследований ВНЦ РАН Тамерлана САЛБИЕВА.
Исторические истоки образа
Весьма вероятно, что мифологический образ осла обязан своим происхождением прежде всего серому цвету, свойственному этому животному и подтвержденному в его постоянном эпитете (серый осел Бораевых). Не случайно в осетинской фразеологии в числе различных бранных выражений встречаем идиому c’æx xæræg ‘серый осел’ в адрес наглого, бесстыжего человека. Цветовой признак в данном случае выступает в качестве интенсификатора: «Уж осел, так осел».
Подобное допущение предполагает, что во главу угла должна быть положена такая типологическая особенность мифологического сознания, как диффузия объекта и его признаков. Известно, что для архаического мышления был характерен особый тип отношений между объектом и его атрибутами, который может быть определен как диффузность, то есть их неотчетливое разделение, взаимопроникновение. Из этого следует, что признак может трактоваться не как случайное свойство, а как средство выражения внутренних имманентных свойств объекта, определяющих его культурный статус.
Само осетинское название осла xæræg делится морфологически на две части: корень xar- (с ослаблением корневой гласной а в æ) и суффикс -æg (древнеиран. xarа- и суффикс -ka). Корень обозначает серый цвет, а суффикс, имеющий много значений, в данном случае указывает на деятеля. В отношении осетинского существительного xæræg ‘осел’ убедительно установлены и широкие индоиранские связи, где его исходное значение также было «серый». Это же значение распознается и за пределами арийской группы языков, в так называемом тохарском. Серый цвет также мотивировал название ивы – xærīs, которое разлагается на xær+wīs/wes и буквально значит «серая лоза» – не только в осетинском языке. Латинское название ивы salex является производным от и.-е. *sal- ‘серый’. Следует указать также и на древнеиндийское название ивы – palita ‘серый’. Серый цвет выступает, вероятно, не только как средство номинации, но и как интегрирующий признак, поскольку объединяет объекты, относящиеся к различным классам: xæræg ‘осел’ – животное, xærīs ‘ива’ – растение, xæræ mīğ ‘густой туман’ – метеорологическое явление. Посредством цвета могли выражаться представления об их внутреннем сходстве, которое следует искать в мифологии.
Предположительно все три объекта могла объединять связь с небесными осадками и водной стихией: ива, как известно, не только растет на берегах водоемов и рек, но также и «плачет», то есть роняет капли со своих веток, что «роднит» ее с серыми тучами. Связь осла со стихией воды также вполне допустима. Альфред Брем приводит следующие наблюдения о привычках домашнего осла: «Замечательно то, что осел заранее чувствует изменение погоды: перед дурной погодой печально свешивает голову или же весело прыгает, если будет вёдро. <…> Осел довольствуется самой плохой пищей и самым скудным кормом. <…> Но он очень разборчив в питье: ни за что не станет пить мутной воды; она может быть солона, но непременно чиста». Может быть, в силу данного обстоятельства, будучи семантической доминантой, сочетание xæræ mīğ ‘густой туман’ смогло сохранить свою семантическую мотивацию. Сюда же следует добавить осет. (диг.)xæræ ‘сель, горный поток, состоящий из жидкой грязи и камней, возникающий после проливных дождей. Даже не будучи связан с серым цветом с точки зрения научной этимологии, он наверняка включался в грозовой комплекс в силу своего фонетического облика.
Вторым по важности мифологическим признаком осла следует считать его рев. Звук подобно цвету также выступает в роли важного характерного свойства. Описание осетинского пасхального поста содержит следующий эпизод: «Есть поверье, что если кто не разговеется до рассвета, то пост того не примет Бог; он должен ждать вечера того дня и тогда разговляться. Рассказывают, что когда начнет утром кричать ишак, то наступает конец разговению, почему в Дигории, как уверяют многие, в эту ночь завязывают рот ишаку». Тем самым осел своим ревом способен осквернить светлый праздник.
Ослиный рев оказывается в центре сюжета сказки Теуа æмæ хæрæг («Верблюд и осел»): «Верблюд и осел состарились и не годились больше для работы. Хозяин их выгнал. Стали они дружно жить, вместе паслись на острове вдалеке от людских глаз. Осел быстро располнел и говорит:
– Верблюд, мне хочется зареветь!
– Будь так добр, не реви! Кто-нибудь догадается, что ты здесь, и нас снова будут изводить тяжким трудом.
Осел его и слушать не стал – как заревет во всю глотку:
– Иа! Иа! Иа!
Рев этот услышал один человек, поймал он их и заставил на него трудиться.
– Разве не предупреждал я тебя, негодного, не реви, – говорит ослу верблюд.
– Проклял меня Бог, не удержался!
Затем человек навьючил их. По дороге осел выбился из сил, человек и его навьючил на верблюда. Когда поднялись они по перевалу до самого верха, верблюд и говорит:
– Осел, а мне сейчас захотелось сплясать!
– Что ты такое задумал, верблюд, Богом тебя заклинаю! Если покачусь с этого обрыва, то и черт меня не разыщет!
Верблюд возьми, да и запляши, тут старый осел и полетел с обрыва, даже мокрого места от него не осталось».
Приведенная сказка интересна и своей пространственной составляющей: осел летит в пропасть. Эта же вертикальная ось содержится и в других сказках. Существует юмористический рассказ «Сырдоны хæрæг» («Осел Шырдона»), в центре которого оказывается ослиный рев. Кроме того, в рассказе содержится указание и на хозяина осла. Иухатт, дын, зæгъы, Сырдонмæ йæ сыхæгтæй иу бацыд хæрæггур.
– Дæ хæрæг мын авæр, Сырдон, – загъта, – кæд дзы дæхæдæг ницы кусыс, уæд.
– Уæуу, фæлтау мæ мард куы федтаис æмæ мæм чысыл раздæр куы ’рбацыдаис… Дæ хæдразæй йыл нæ лæппу суг хæссынмæ ацыд хъæдмæ.
Уыцы ныхас куыддæр загъта Сырдон, афтæ йæ хæрæг скъæтæй ныууасыдис.
– Худинаг дын нæу, Сырдон, – зæгъы сыхаг, – дæ хæрæг скъæты уæвгæйæ, æфсон кæй кæныс, уый?
– Æмæ йæ цæмæй зоныс, скъæты ис, уый?
– Уæртæ йын йæ уасын нæ хъусын?
– Нæ, фæлæ худинаг дæуæн у, мæныл чи не ’ууæнды, фæлæ хæрæгыл чи баууæндыдис.
«Как-то раз, говорят, зашел к Шырдону один из соседей, чтобы попросить у него осла.
– Если, – говорит, – Шырдон, тебе твой осел пока не нужен для работы, одолжи мне его.
– Ай, какая досада, лучше мне было погибнуть, отчего же ты не пришел чуть раньше… Как раз перед твоим приходом наш мальчик отправился на нем в лес за дровами.
Стоило Шырдону произнести эти слова, как из хлева раздался ослиный рев.
– И не стыдно тебе, Шырдон? – говорит сосед. – Твой осел-то в хлеву, а ты просто ищешь отговорки.
– А откуда тебе известно, что он в хлеву?
– Да разве это не его рев я слышал?
– Тогда это не мне, а тебе должно быть стыдно, моим словам ты не веришь, а на ослиный рев полагаешься».
Хотя рассказ и юмористический по своему характеру, упоминание ослиного рева вполне серьезное.
Обобщая приведенные данные, можно сделать заключение, что образ серого осла сформировался в индоевропейскую эпоху, когда на основании свойственного ему серого цвета наряду с облаками и ивой он был включен в грозовой комплекс. Кроме цвета другим конститутивным признаком данного образа следует считать ослиный рев, служащий предвестником грозы. Тем самым это животное, изначально дикое, собственно онагр, неизбежно приобрело важный мифологический статус, ясно обнаруживший себя во время скифского похода правителя Ахеменидской державы Дария.
Подобное допущение предполагает, что во главу угла должна быть положена такая типологическая особенность мифологического сознания, как диффузия объекта и его признаков. Известно, что для архаического мышления был характерен особый тип отношений между объектом и его атрибутами, который может быть определен как диффузность, то есть их неотчетливое разделение, взаимопроникновение. Из этого следует, что признак может трактоваться не как случайное свойство, а как средство выражения внутренних имманентных свойств объекта, определяющих его культурный статус.
Само осетинское название осла xæræg делится морфологически на две части: корень xar- (с ослаблением корневой гласной а в æ) и суффикс -æg (древнеиран. xarа- и суффикс -ka). Корень обозначает серый цвет, а суффикс, имеющий много значений, в данном случае указывает на деятеля. В отношении осетинского существительного xæræg ‘осел’ убедительно установлены и широкие индоиранские связи, где его исходное значение также было «серый». Это же значение распознается и за пределами арийской группы языков, в так называемом тохарском. Серый цвет также мотивировал название ивы – xærīs, которое разлагается на xær+wīs/wes и буквально значит «серая лоза» – не только в осетинском языке. Латинское название ивы salex является производным от и.-е. *sal- ‘серый’. Следует указать также и на древнеиндийское название ивы – palita ‘серый’. Серый цвет выступает, вероятно, не только как средство номинации, но и как интегрирующий признак, поскольку объединяет объекты, относящиеся к различным классам: xæræg ‘осел’ – животное, xærīs ‘ива’ – растение, xæræ mīğ ‘густой туман’ – метеорологическое явление. Посредством цвета могли выражаться представления об их внутреннем сходстве, которое следует искать в мифологии.
Предположительно все три объекта могла объединять связь с небесными осадками и водной стихией: ива, как известно, не только растет на берегах водоемов и рек, но также и «плачет», то есть роняет капли со своих веток, что «роднит» ее с серыми тучами. Связь осла со стихией воды также вполне допустима. Альфред Брем приводит следующие наблюдения о привычках домашнего осла: «Замечательно то, что осел заранее чувствует изменение погоды: перед дурной погодой печально свешивает голову или же весело прыгает, если будет вёдро. <…> Осел довольствуется самой плохой пищей и самым скудным кормом. <…> Но он очень разборчив в питье: ни за что не станет пить мутной воды; она может быть солона, но непременно чиста». Может быть, в силу данного обстоятельства, будучи семантической доминантой, сочетание xæræ mīğ ‘густой туман’ смогло сохранить свою семантическую мотивацию. Сюда же следует добавить осет. (диг.)xæræ ‘сель, горный поток, состоящий из жидкой грязи и камней, возникающий после проливных дождей. Даже не будучи связан с серым цветом с точки зрения научной этимологии, он наверняка включался в грозовой комплекс в силу своего фонетического облика.
Вторым по важности мифологическим признаком осла следует считать его рев. Звук подобно цвету также выступает в роли важного характерного свойства. Описание осетинского пасхального поста содержит следующий эпизод: «Есть поверье, что если кто не разговеется до рассвета, то пост того не примет Бог; он должен ждать вечера того дня и тогда разговляться. Рассказывают, что когда начнет утром кричать ишак, то наступает конец разговению, почему в Дигории, как уверяют многие, в эту ночь завязывают рот ишаку». Тем самым осел своим ревом способен осквернить светлый праздник.
Ослиный рев оказывается в центре сюжета сказки Теуа æмæ хæрæг («Верблюд и осел»): «Верблюд и осел состарились и не годились больше для работы. Хозяин их выгнал. Стали они дружно жить, вместе паслись на острове вдалеке от людских глаз. Осел быстро располнел и говорит:
– Верблюд, мне хочется зареветь!
– Будь так добр, не реви! Кто-нибудь догадается, что ты здесь, и нас снова будут изводить тяжким трудом.
Осел его и слушать не стал – как заревет во всю глотку:
– Иа! Иа! Иа!
Рев этот услышал один человек, поймал он их и заставил на него трудиться.
– Разве не предупреждал я тебя, негодного, не реви, – говорит ослу верблюд.
– Проклял меня Бог, не удержался!
Затем человек навьючил их. По дороге осел выбился из сил, человек и его навьючил на верблюда. Когда поднялись они по перевалу до самого верха, верблюд и говорит:
– Осел, а мне сейчас захотелось сплясать!
– Что ты такое задумал, верблюд, Богом тебя заклинаю! Если покачусь с этого обрыва, то и черт меня не разыщет!
Верблюд возьми, да и запляши, тут старый осел и полетел с обрыва, даже мокрого места от него не осталось».
Приведенная сказка интересна и своей пространственной составляющей: осел летит в пропасть. Эта же вертикальная ось содержится и в других сказках. Существует юмористический рассказ «Сырдоны хæрæг» («Осел Шырдона»), в центре которого оказывается ослиный рев. Кроме того, в рассказе содержится указание и на хозяина осла. Иухатт, дын, зæгъы, Сырдонмæ йæ сыхæгтæй иу бацыд хæрæггур.
– Дæ хæрæг мын авæр, Сырдон, – загъта, – кæд дзы дæхæдæг ницы кусыс, уæд.
– Уæуу, фæлтау мæ мард куы федтаис æмæ мæм чысыл раздæр куы ’рбацыдаис… Дæ хæдразæй йыл нæ лæппу суг хæссынмæ ацыд хъæдмæ.
Уыцы ныхас куыддæр загъта Сырдон, афтæ йæ хæрæг скъæтæй ныууасыдис.
– Худинаг дын нæу, Сырдон, – зæгъы сыхаг, – дæ хæрæг скъæты уæвгæйæ, æфсон кæй кæныс, уый?
– Æмæ йæ цæмæй зоныс, скъæты ис, уый?
– Уæртæ йын йæ уасын нæ хъусын?
– Нæ, фæлæ худинаг дæуæн у, мæныл чи не ’ууæнды, фæлæ хæрæгыл чи баууæндыдис.
«Как-то раз, говорят, зашел к Шырдону один из соседей, чтобы попросить у него осла.
– Если, – говорит, – Шырдон, тебе твой осел пока не нужен для работы, одолжи мне его.
– Ай, какая досада, лучше мне было погибнуть, отчего же ты не пришел чуть раньше… Как раз перед твоим приходом наш мальчик отправился на нем в лес за дровами.
Стоило Шырдону произнести эти слова, как из хлева раздался ослиный рев.
– И не стыдно тебе, Шырдон? – говорит сосед. – Твой осел-то в хлеву, а ты просто ищешь отговорки.
– А откуда тебе известно, что он в хлеву?
– Да разве это не его рев я слышал?
– Тогда это не мне, а тебе должно быть стыдно, моим словам ты не веришь, а на ослиный рев полагаешься».
Хотя рассказ и юмористический по своему характеру, упоминание ослиного рева вполне серьезное.
Обобщая приведенные данные, можно сделать заключение, что образ серого осла сформировался в индоевропейскую эпоху, когда на основании свойственного ему серого цвета наряду с облаками и ивой он был включен в грозовой комплекс. Кроме цвета другим конститутивным признаком данного образа следует считать ослиный рев, служащий предвестником грозы. Тем самым это животное, изначально дикое, собственно онагр, неизбежно приобрело важный мифологический статус, ясно обнаруживший себя во время скифского похода правителя Ахеменидской державы Дария.
Продолжение – в следующем субботнем номере.
