Надежда

В память о муже

После ухода из жизни мужа она прожила еще сорок шесть лет. Замуж больше не выходила. Да этого она и представить не могла. После Жени… Нет, предать его память для нее, Надежды, казалось просто немыслимым. Собственно, она с ним почти и не расставалась. Работала заведующей литературным отделом Третьей студии МХТ, которая с 1926 года стала называться Театром имени Вахтангова, потом, через несколько лет, возглавила только что рожденный музей, посвященный памяти мужа; он, этот музей, располагался прямо в их с Сережей квартире. Сюда по ее просьбам стекались всевозможные экспонаты, помнящие Евгения: предметы его обихода, книги, канцтовары и, конечно, рукописи, которым не было числа; переписка с друзьями и знакомыми, записные книжки, масса фотографий, различные схемы, наброски, оставшиеся в тесном кабинете студии. Надя относилась ко всему этому так скрупулезно, так бережно, что друзьям семьи оставалось только восхищаться ее огромным желанием и умением сделать все возможное и невозможное для сохранения памяти мужа. Постоянно музей разрастался – понадобилось другое помещение. Ее, кажется, знали все инстанции и охотно шли навстречу: понимали важность и ответственность дела, за которое она взялась. А для успеха требовалось столько упорного труда, так много энтузиазма: в ее задумках мелочей просто не было.

А еще она писала воспоминания о муже, его окружении. Ведь за 17-летнюю жизнь с гением (таково было не только общественное мнение, но и вердикт мэтров, знавших и глубоко почитавших его) было столько светлого и чистого, тяжелого и неоднозначного. И они прошли этот путь вдвоем, нет, втроем – вместе с единственным сыном Сережей… А редакторский труд… Книги разных авторов о Евгении… Ко всему этому тоже имела отношение и она, Надя, потому что пишущие неизменно обращались к ней: кто – просто за консультацией, кто – за фактом, кто – за советом. И она никогда не отстранялась от чужих проблем, всем шла навстречу – ведь это было о любимом человеке, который так дорог, в котором все: и ее гордость, и ее боль, и ее бесконечное счастье.

Начало

Оно было таким светлым – их начало. Высокий, стройный красавец… А глаза… они были огромными, зелеными, с каким-то сероватым оттенком. Евгений буквально ворвался в ее жизнь и покорил сразу. Если бы спросили, чем, она бы не смогла ответить точно. Наверное, тем, что он так не походил на других, ее дорогой Женька. В классе, куда она вошла, сидел отдельно за последней партой и выглядел… Да что говорить: он действительно отличался от других. И чуть насмешливым взором, и выражением лица, и какой-то необъяснимой притягательной силой. Она даже растерялась. На ее вопрос, кто это, что за Чайльд Гарольд, ей ответили одним словом: «Вахтангов». А что было дальше?

Такие разные молодые люди. Он – резкий, легко взрывавшийся. Она – женственная, уравновешенная. У Евгения быстро менялось настроение. Иной раз он мог молчать часами, а порой смеялся до упада, легко и просто завоевывал интерес к себе, симпатию окружающих. А как нравился девушкам! Надю он выделил среди других тоже сразу. Будучи его ровесницей, она казалась старше. Окончила несколько курсов Тифлисского педагогического института, или, как его тогда именовали, Института благородных девиц. Имела право преподавать французский язык. Уже работала репетитором и переводчицей в конторе газеты «Терек». А Женя еще только оканчивал гимназию.

По окончании гимназии Женя по настоянию отца едет в Ригу и поступает там в политехникум: Вахтангов-старший хочет, чтобы сын потом вернулся на его табачную фабрику специалистом. Багратион

Сергеевич знал о встречах сына с Надеждой Байцуровой, но даже слышать о девушке не желал: он уже присмотрел своему наследнику богатую невесту. А Евгений… Нет, отцовский выбор был явно не его. Что с профессией, что с личной жизнью. И вот он уже едет в Москву, считая это своей дорогой в будущее. Наде в письмах рассказывает о своих впечатлениях от города, о мечте, о Художественном театре. Случайные заработки, первые пробы на московских любительских сценах, десятки новых знакомств… Надя была в курсе всего: она хорошо знала его репертуар, понимала и воспринимала его мечты об интересных ролях, о самостоятельных постановках. Надя гордилась Женей и считала, нет, была уверена: его ждет большое будущее.

Отъезд к нему в Москву она восприняла с огромной радостью. Поженились и обвенчались втайне от отца. Надя была без фаты, даже без белого платья, в деловом костюме, что очень расстроило ее маму Матрену Гавриловну Байцурову и брата – офицера царской армии. А когда в ее семье узнали, что она отреклась от дворянства и перешла в мещанское звание, «впечатление было ошеломляющее». Ну а Вахтангов-старший был разгневан (он узнал о женитьбе сына много позже). Более того, его очень расстроило то, что Надежда мало того что небогата, так еще и театралка. Он, умный деловой человек, сразу понял: мечты его о сыне-наследнике рухнули. Что же делать? И перестал помогать Жене деньгами. А еще каждый день разгонял по углам и доводил до слез двух дочерей Соню и Нину и такую всегда меланхоличную жену Ольгу Васильевну Лебедеву. Правда, через какое-то время Багратион Сергеевич сменил гнев на милость, и в Москву ушла телеграмма о прощении и приглашении приехать домой. Кстати, в дальнейшем (после рождения внука Сережи) отец возобновил им и материальную поддержку. Однако отношения в семье оставались крайне натянутыми. И Женя с Надей не рискнули сразу отправиться в дом Вахтанговых, а остановились в семье Байцуровых – там им было легко и свободно…

Вот так и жили…

А молодые жили на два города: Москва – Владикавказ. Приезжая на родину, играли в любительских кружках, Евгений писал заметки в местные газеты. С рождением Сережи многое, конечно, изменилось. Правда, занятый по горло работой в МХТ Женя полностью доверил дом Наде. И она приняла это без сопротивления. Не было никаких упреков, сцен, истерик. Она быстро вошла в роль хозяйки дома, став душой их маленькой семьи, верным товарищем, первым советником мужа, любящей, мудрой мамой своего единственного, обожаемого Сережи. Но старалась не опускаться. Она поступила на филологический факультет высших женских курсов, по-прежнему участвовала в любительских спектаклях, в спорах об искусстве, о жизни. С Женей, как и раньше, их объединяли взгляды на многое, что было рядом. Конечно, случались и вечера воспоминаний. Оба очень скучали по Владикавказу. Надя – по маме, по брату. Евгений – по своим родным, по рабочим фабрики отца, по горячим спорам актеров-любителей, даже по своим ролям в самостоятельно поставленных спектаклях. Далеко не все воспоминания бывали светлыми. Иногда Надя вновь переживала все гонения и унижения в доме Вахтанговых. Отец, ей казалось, мстил за разрыв с непокорным сыном. Правда, внука любил, даже брал на руки. Что ж, Сережа был общей отрадой. Его назвали (об этом знали все) в честь Саркиса – деда Евгения, очень доброго старика. Саркис Вахтангов был человеком достойным. Небогатый труженик, он не брезговал никакой работой. Своего внука Женьку любил очень искренне, баловал, чем мог. Нрав у деда был свободолюбивым, независимым. Маляр-подрядчик, он всегда хранил честь семьи. А вот его сын Баграт был совершенно иным – честолюбивым, своенравным, очень любил деньги. Все считали его красавцем. Женился на русской девушке Ольге Лебедевой – дочери богача. Со временем пропасть между отцом и сыном становилась все глубже.

После смерти Лебедева Баграт унаследовал его «дело» – фабрику, проявил железную хватку и показал себя прекрасным, преуспевающим предпринимателем. А вот отца в грош не ставил, не уважал, называл его – это Надя прекрасно помнила – презрительным словом «крро», то есть дикарь, позор семьи. Они постоянно ссорились. Баграт (о, ужас!) даже не подпускал «крро» к общему столу, ему приносили пищу, как собаке в конуру, в крохотную каморку. Женя понимал, как деда пинают, унижают, но поделать ничего не мог. Отец давил все семейство. А вот мама Жени была совсем другой. Надя быстро подружилась и с ней, и с младшими сестрами мужа Соней и Ниной. Кстати, это была дружба навсегда. Позже мама Жени даже жила с Надей в Москве, как и сестра Нина. А Соня… она, как и брат, всегда мечтала вырваться из-под влияния отца, что у нее, в общем-то, прекрасно сложилось. Позже она получила образование, стала заниматься революционной работой, вышла замуж за чекиста Мстислава Козловского. Некоторое время жила в Париже.

А Наде в свое время в семье мужа приходилось ох как несладко. Отец принудил ее своими упреками заниматься нудной работой на фабрике и постоянно «пилил», называя, как и сына, по-разному. Чаще всего звучало слово «нахлебница». А ведь она была матерью его внука… Очень обижалась, было стыдно за него, но понимала: Женя тут ни при чем. Значит, нужно потерпеть. Вот так и жили…

Сын

Ну а Сережа… Нет, он не пошел по стопам родителей, хотя театр и все, что связано с ним, любил безмерно. В раннем детстве отец забрасывал его игрушками, не имея возможности часто видеться и принимать активное участие в воспитании ребенка. Сережа знал всех студийцев, особенно подружился с Юрием Завадским, часто присутствовал на репетициях отца, всегда восхищался им. Однако дело выбрал иное: стал архитектором. Да каким! Лауреат Премии Совета министров СССР. Окончил ВХУТЕМАС, работал в десятках ответственнейших стройпроектов, даже по заказу Мейерхольда выполнил проект театра на площади Маяковского. Трудился в области промышленной архитектуры, участвовал в сооружении нескольких станций метро, преподавал в архитектурном институте. Был членом правления Союза архитекторов России. Здесь явно не хватит места, чтобы перечислить все его заслуги. Да и его сын, названный в честь деда Евгением, тоже избрал собственную дорогу – стал известнейшим художником, которого хорошо знала вся Россия. Достойнейшие люди…

Некоторые сложности

А сама Надя… чего греха таить… С Евгением не всегда было просто. Всю жизнь она посвятила делу мужа, о чем я уже говорила. Может быть (во всяком случае так считали все друзья и ученики Вахтангова), она бы тоже стала известной актрисой, но долг другой превысил все, и она, верная подруга гения, блестящего режиссера, талантливого актера, театрального организатора, основателя новой актерской школы, создателя новаторского театра, осталась просто его наперсницей, советчицей, женой, Музой. Говорят, что это беззаветное служение стоило ей многих сил. И в это же время она не опустилась до каких-либо разборов сплетен, не расследовала подметные письма, которые неоднократно приходили в ее адрес. Все это, да будет сказано к ее чести, не стало предметом публичного обсуждения. Для таких вещей дверь ее гостеприимного, хлебосольного дома была наглухо забита. Да и кто теперь узнает, через какие еще сложности пришлось ей пройти?! В одном из писем Вахтангова жене есть просьба «не верить наветам «доброжелателей» о его отношениях с актрисами, со студентками. Выходит, всякие разговоры все же имели место…

Вера Завадская, сестра одного из лучших учеников Евгения Багратионовича, ближайшая подруга Марины Цветаевой, в «Повести о Сонечке» (автор – М.И. Цветаева) пишет о том, что как-то она получила от Надежды Михайловны «очень личное, пронзительное письмо». Конечно же, знакомить с его содержанием Вера никого не стала, но очень долго переживала за Надю. Что стояло за всем этим? Гордая, по-своему честолюбивая Байцурова прекрасно понимала, кто перед ней. И, как говорит, кстати, она с этим никогда не спорила, стоически переносила все сложности: и его постоянное отсутствие дома (кажется, муж работал, как сейчас принято говорить, 24 на 7 часов в сутки), и безденежье, и откровенную неустроенность. Ведь нормальная квартира в Денежном переулке, по-настоящему свой дом, появилась у Вахтанговых лишь за четыре года до смерти Евгения Багратионовича – в 1918 году.

А сколько он болел! С юности, еще со времен адашевской школы… Язва желудка, потом – рак…

Да, это верно и очень правильно: мы всегда чествуем и любим своих гениев. Мы возносим их до небес. Однако при этом произносятся ли имена тех, благодаря любви и терпению которых гении поднялись на пьедестал?!

Надя, Наденька, Надежда… Подруга и Муза… Поклон ей до земли…