Ты был в ряду борцов, поэт и гражданин…

А. Джанаев. «Коста»

Он умирал. Там, в родном Георгиевско-Осетинском, младшая сестра, Ольга Левановна Кайтмазова-Хетагурова, делала все возможное, чтобы хоть как-то облегчить его муки, непередаваемые страдания. Положение было явно критическое. И тогда известный просветитель Гиго Дзасохов решил обратиться к землякам: нужно было во что бы то ни стало помочь Коста. На его призыв откликнулась вся пресса. И «Терские ведомости», конечно же, тоже. Первым сказал свое слово градоначальник Гаппо Баев.

Он совсем не стеснялся своих эмоций: «Для осетинского народа Коста является справедливою гордостью и тем духовным вождем, которые делают повороты в истории народов к свету и человечности. Сборник его стихов «Ирон фандыр» так же дорог каждому осетину, как для украинца «Кобзарь» Шевченко. Ольга Левановна, единственная сестра Коста, просит выразить всем свою благодарность через местную печать. Было бы желательно направлять средства во Владикавказ на имя правления «Общества распространения образования и технических сведений среди горцев Терской области», так как Коста Хетагуров состоял до своей болезни членом правления названного общества»...

И читатели «Терских ведомостей» сразу же откликнулись со всех сторон, вносили посильную помощь даже те, кто жил за пределами Северной Осетии. Но было уже поздно: часы поэта были сочтены... Казалось, весь Кавказ оплакивает своего заступника, свою гордость – полемиста, художника, поэта, великого сына гор. «Терские ведомости», естественно, тоже дали пространный некролог. В нем были и строки, говорящие об огромных заслугах народного любимца. И еще к этим словам как приложение были стихи Г. Цаголова, произнесенные на могиле Коста. Подписчики «Терских ведомостей» читали и перечитывали эти взволнованные строки, многие даже заучивали их наизусть. В те дни почти все газеты Северного Кавказа перепечатали из «Терских ведомостей» смелые стихи Георгия:

Как страстно ты хотел, чтоб солнце возрожденья
Взошло в краю родном, чтоб мрак исчез скорей,
Чтоб было сломано ярмо порабощенья
И пылью сметена вся накипь черных дней.
И чем сильней был мрак, чем жизнь была тоскливей,
Тем ярче ты горел и шел смелей вперед –
И звал с собой туда, на этот путь счастливый,
«И бедный свой аул, и бедный свой народ»... «…»
Прощай, наш старший брат! У дорогой могилы
Клянемся мы тебе любить родной наш край,
Работать для него, покуда будут силы,
Вести вперед его... Прощай, Коста, прощай!...

Да, Коста знали все. И у него издавна сложились свои отношения с прессой. Он долго и очень целенаправленно работал с демократической печатью – газетами «Северный Кавказ», «Терек», а вот с «Терскими ведомостями» у него поистине были война и мир. Почему же все складывалось именно так?

Известно, что Коста не любил компромиссы и как яркий публицист почти никогда не шел на них. А время было смутное, во многом неопределенное. Цензура свирепствовала. Газеты одна за другой получали предупреждения, типографии закрывали без всяких объяснений. И, хотя буржуазные критики пытались доказать, что время, когда проводились внезапные налеты на редакции и типографии, их обыски, прошло, положение печати было нетерпимым. Шефом кавказской цензуры был назначен Михаил Павлович Гаккель, он был далеко не во всем самостоятельным человеком, не мог противиться давлению наместника края – ставленника царя Голицына, который к каждой из газет приставил служащего собственной канцелярии или жандармского управления. Под стать ему был и его политический двойник в Терской области губернатор Каханов. Говорят, что их полнило удивительное сходство внутренней пустоты и человеконенавистничества.

«Терские ведомости» – официальный орган местной администрации – поддерживали власть. Коста, видя это, откровенно негодовал.

У него-то у самого взгляды были совсем иные. И хотя он активно использовал страницы этого издания, как и страницы «Казбека», «Терека», своего любимого «Северного Кавказа», для гневных полемических статей, подписывая часто их самым популярным из своих псевдонимов – «Нарон», мира с данным изданием у него никак не получалось.

Коста совсем не зря называли наиболее яркой фигурой своего времени. Этот человек соединил в себе массу разносторонних дарований, этим он напоминал лучших людей эпохи Возрождения. Драматург Елбыздыко Бритаев, современник Коста, даже писал в своем дневнике: «Сердце мое теперь спокойно – есть прочный фундамент нашей литературе, нашему языку». Кстати, «Терские ведомости» никогда не замалчивали заслуги одного из своих непокорных авторов. К чести газеты, когда вышел долгожданный сборник стихов Коста Хетагурова, Гаппо Баев передал именно в это издание письмо, присланное ему академиком Всеволодом Федоровичем Миллером. Сотни откликов получила тогда газета. Вот это письмо знаменитого ученого:

«Я прочел с большим удовольствием «Ирон фандыр». Прошу Вас поблагодарить от меня даровитого автора и пожелать ему успеха на этом плодотворном поприще... Даже при моем несовершенном знании языка я вполне оценил в «Ирон фандыре» теплоту чувств, художественность выражений и красоту стиха. Многие из произведений Коста должны стать, если еще не стали таковыми, общенародным достоянием. Будем надеяться на то, что тяга осетин к просвещению, к завоеванию приобретений общечеловеческой культуры даст из своей среды других Хетагуровых, которые подобно Коста будут вести народ к свету и истине».

Когда у самого Коста Левановича спрашивали, какой из литературных жанров ему ближе, он, не колеблясь, ставил рядом с поэзией публицистику. Именно она привлекала его боевитостью и оперативностью. И там, где поджимало время, где дела требовали срочного вмешательства, Хетагуров всегда обращался именно к газете. А писал всегда остро и неизменно на злобу дня. И хотя более десяти лет его журналистской деятельности связано со ставропольским изданием «Северный Кавказ», о «Терских ведомостях» он тоже никогда не забывал, помня об их широчайшей аудитории. Никто никогда не оспаривал тот факт, что Коста был очень талантливым журналистом. Писал много, с большой охотой. Его публицистика оказала огромное влияние на всю печать Терека. Ведь в своих статьях он поднимал самые жгучие вопросы современности, ратовал за социальное равенство, пробуждение классового сознания кавказских народов, за их просвещение, приобщение горцев к русской и мировой культуре, улучшение экономического и правового положения. Пера Коста власти даже откровенно побаивались: нередко он обращался к петербургской и тифлисской прессе. А коли так, аудитория Коста становилась еще шире, что было крайне опасным и нежелательным. Лучшие его статьи имели такой политический резонанс (так было, например, с «Неурядицами Северного Кавказа», с «Особой», с «Накануне»), что не реагировать на них царское правительство и местная администрация просто не могли. Но что они предлагали сделать со смелым журналистом? На что решились бы? Разве что отправить в очередную ссылку, что и делали не раз. Интернационалист, народный заступник, бескомпромиссный борец с врагами горцев – все это о нем, о Коста.

«Терские ведомости» хорошо понимали широкий диапазон материалов Коста, то, что Нарон умеет, как, пожалуй, никто, обобщать, охватывать своим вниманием не только жизнь осетин, – нет, он везде и всегда имел в виду интересы всех горских народов Северного Кавказа, то есть смотрел дальше других. Его публицистика, как отмечала советская писательница Мариэтта Шагинян, «выводила его статьи далеко за осетинские рамки, придавая им общекавказский характер... В девяностых годах XIX века в русской печати России именно Коста был крупнейшим журналистом»...

Еще в 1885 году, сразу же по возвращении из Петербурга, он выдвинул крупнейший исторический вопрос: «И что мы такое сейчас? И что мы со временем будем?» «Терские ведомости» тоже приняли активное участие в дискуссии, начавшейся по данному вопросу. Откликались все: интеллигенция, городские обыватели, даже гимназисты и учащиеся реального училища не остались тогда в стороне.

А сколько пришлось передумать «Терским ведомостям» в связи с появлением на страницах столичных «Петербургских ведомостей» писем Коста под заголовком «Беззакония на Северном Кавказе»!

Конечно же, газета вынуждена была принять участие в общей дискуссии по вопросу, получившему широчайший резонанс. Это было непросто. Ведь Нарон оперировал неопровержимыми фактами... А как боролся Коста за народное просвещение! Его статьи, участие в дебатах были открытыми выпадами против существовавшего строя, следовательно, против местной администрации, а значит, и против «Терских ведомостей», которые были печатным органом официальной власти... А как Хетагуров горячо защищал женское образование, писал о печальной судьбе несчастных горянок, не соглашался со стремлением отдельных сотрудников газеты как-то подсластить то, что происходило рядом, отвлечь читателей чем-то второстепенным. Как-то в негодовании он даже назвал «Терские ведомости» «мерзкими» за то, что их голос утонул в оре тех, кто так никогда и не научился главному, по его мнению, умению журналиста – аргументированно и целенаправленно отстаивать свою точку зрения. По настоянию друзей Коста его статья «Зиу», первоначально появившаяся в газете «Казбек», была перепечатана «Терскими ведомостями». Еще бы! Ведь Нарон много внимания уделял товарищеской взаимопомощи, развивая в своем народе чувство локтя и дружбы. Так, узнав, что в результате страшного пожара в Моздокском районе сильно пострадал Гокинаевский хутор станицы Черноярской, публицист обратился с письмом к землякам. «Вспомните, – взывал он, – лучший традиционный обычай – зиу, как каждый осетин от всей души откликался на нужду другого, не принимая во внимание ни родства, ни своих личных интересов». Через «Терские ведомости» Коста заступился и за переселенцев. Крестьяне приехали из села Майдановского Киевской губернии сюда, в Терскую область, в надежде на лучшую жизнь, на то, что здесь можно заработать на кусок хлеба. Однако, увы, местная администрация встретила их далеко не как «братьев», поселив на заброшенном хуторе, как говорят, «у черта на куличках». «Болотная котловина со стоячей водой, где размещены наскоро сколоченные жилища, быстро напитала организм переселенцев малярией, и с седьмого июля по пятое октября из 170 душ умерло 16, из них семеро детей...» – гневно писал Нарон. А эпиграфом к статье он взял некрасовские строки из «Размышления у парадного подъезда»: «Родная земля! Назови мне такую обитель, – я такого угла не видал, где бы сеятель твой и хранитель, где бы русский мужик не стонал?..»

Хотелось бы напомнить, что как автор-полемист Коста в своих работах не раз ссылался на «Терские ведомости». Так было и со статьей, наделавшей столько шума во всей России, – «Неурядицы Северного Кавказа». В ней Нарон привел целый ряд фактов, о которых в свое время газета уже рассказывала читателям. Правда, в свою очередь он поставил на них совсем другие акценты, потому что не посмотрел на все как на констатацию чего-то, а подверг упомянутое глубокому анализу, что всегда отличало его почерк от скорописи обычного репортера. Чего стоил один только его рассказ об острове Чечень, куда с так называемой воспитательной целью ссылались туземцы со всей Терской области... Остров находился в двадцати пяти верстах от материка, он был напрочь отрезан от мира. Жизнь сосланных сюда вообще не поддавалась никакому описанию: «Казармы, выстроенные для «переселенцев» на острове, рассчитаны на 100 человек, но в них обыкновенно содержится до 150 и более. Они лишены целую зиму воздуха, тепла и света, круглый год питаются самой отвратительной пищей, не имеют глотка пресной воды, им никогда не позволяют отлучиться из казармы, не позволяют заниматься, наряду с промысловыми крестьянами, рыбной и тюленевой охотой, словом, лишают их всякой возможности применения даже мышечной силы, не говоря уже о каком бы то ни было духовно-нравственном усовершенствовании.

Вот в какие Палестины попадает туземец, отрываемый от дорогой ему родины, полной чарующих красот, с пышной растительностью, чистой студеной водой и здоровым горным воздухом».

«Напрасно бы мы искали между этими переселенцами лиц, проступки которых можно было бы подвести под строгую статью, – писал Коста. – Ничего похожего! По словам той же газеты, «туземец» перемещается не за профессиональное воровство, грабежи, ростовщичество или неуживчивый, буйный характер, нет! – в громадном большинстве случаев перемещаемые – натуры недюжинные, честные, правдивые и уважаемые обществом; чем их влияние на общество больше, тем они скорее попадают в немилость, и уже ни возраст, ни семейное их положение, ни коллективная просьба общества не спасают их от «перемещения». Простого столкновения со старшиной из-за вымогаемого последним «общественного» ли приговора или какого-либо другого действия, идущего в ущерб общественным интересам, достаточно, чтобы попасть на Чечень. «Бунтовщика» тотчас же по донесению старшины требуют в округ, «делают разнос», сажают в тюрьму и затем без предварительного следствия и суда записывают к отправке на остров с ближайшим эшелоном таких же «переселенцев». Зачастую он даже не знает, за что его ссылают».

Да, это только один из десятков жутких фактов, изложенных в этой яркой, полной негодования статье. Недаром последствия не заставили себя ждать.

Известно, что наступательная публицистика Коста обладала великой действенностью. Министр внутренних дел в статье «Неурядицы Северного Кавказа» нашел далеко не безопасные факты: «...Надо... положить конец этим безобразиям... Такой порядок вещей не может продолжаться... В это же лето пошлем целую комиссию подробно исследовать все, что происходит в Терской области... Если хоть сотая доля того, что передается в «Петербургских ведомостях», правда, то и тогда это выше всякого вероятия...»

Проверкой правительственной комиссии все подтвердилось. Каханов был снят с должности. Но об этом Коста узнал, уже находясь в херсонской ссылке.

Где-то я прочитала о том, что многие земляки, в том числе и читатели «Терских ведомостей», называли Нарона «Кавказским Прометеем». Мне очень пришлось по душе такое верное определение. А Юрий Хоруев говорил: «Каждый день борьбы Хетагурова с царизмом был похож на молот, отбивающий от огромной гранитной скалы кусочек счастья своему народу, всем горцам, ютившимся на бесплодных каменистых землях и седловинах гор».

И все же мой рассказ о Коста и «Терских ведомостях» был бы, думаю, явно неполным, если бы я умолчала об истории его отношений с бывшим редактором газеты Е. Максимовым (псевдоним – М. Слобожанин). Последний был вечным оппонентом Нарона. Он отвергал буквально все, что для Коста было святым, незыблемым, выстраданным. Статья Хетагурова «Письма из Владикавказа» – это открытая полемика непримиримых людей. Конечно же, для журналиста Нарона спор со Слобожаниным – одна из форм борьбы революционера-демократа с преданным хранителем «основ и устоев существующего порядка». Коста умел дискутировать. Так было и сейчас. Прекрасно владея фактическим материалом, в своих «Письмах» он не раз предоставляет слово самому Слобожанину. Тот пространно делится своими политическими взглядами и тут же бывает повергнут Нароном, который благодаря железным аргументам не оставляет своему оппоненту даже мизерного шанса почувствовать себя победителем. Слобожанину оставалось только одно – он исходил злобой. Но что можно было сделать с Коста?! Позже в поэме «Кому живется весело» поэт вывел сотрудника газеты под именем Максима Подлизова, а его влиятельного покровителя из областного руководства – губернатора Каханова – под именем Сеньки Людоедова. Кстати, данные говорящие имена навечно прилипли к этим персонам. Да иначе и быть не могло.

И, что, на мой взгляд, очень символично, «Терские ведомости», далеко не всегда разделявшие прогрессивнейшие воззрения Коста, глубоко уважали его – одного из своих авторов-полемистов, справедливо считая самым выдающимся кавказским публицистом своего времени, а статьи его – поистине классическими. И ведь действительно, так оно и было. И хотя не эта газета стала высокой кафедрой Хетагурова, «Терские ведомости» никогда не оспаривали утверждение, что непримиримость к произволу и самоуправству, правдивость, железная логика, доступность, острый язык, неподражаемая эрудиция – это то, чем так отличался от собратьев по перу стойкий, смелый Нарон, за которым всегда активно шли тысячи читателей, доверявших каждому его слову. Вот почему вместе со всем народом в 1906 году газета так скорбела по поводу безвременной кончины поэта.

Прах его по инициативе интеллигенции Терской области решено было перевезти во Владикавказ. Родственники Коста противились этому (поэт уже был похоронен в фамильном склепе Хетагуровых), но уступили после настойчивых двухдневных просьб общественности. Цинковый гроб с прахом своего защитника люди везли сначала на лошадях, потом – на поезде. Сопровождала процессию делегация владикавказцев, в том числе и те, кто служил в «Терских ведомостях». На городском вокзале собрались тысячи людей разных национальностей, представители демократических слоев населения области. Попрощаться с народным трибуном хотели все. Похоронная процессия со множеством венков двигалась по главным улицам нашего города по направлению к Осетинской церкви. У раскрытой могилы читалось много стихов на осетинском и русском языках, но особенно всем запомнились строки Георгия Цаголова, в которых выражались чувства десятков тысяч кавказцев:

...Какой любовью жгучей,
Какой надеждою пылал твой стих стальной!
Как ждал свободу ты, в гармонии созвучий,
Как ей молился ты певец земли родной...
Ты посвятил ей жизнь, всю жизнь свою святую;
Ты был в рядах борцов, поэт и гражданин,
И бился смело ты под песню боевую,
И часто на посту стоял лишь сам, один...
...Прощай, Коста, прощай!

Тогда же в «Терских ведомостях» одна за другой появляются заметки разных авторов о Коста. Казалось, газета отдавала последнюю дань всенародному любимцу. Один из ставропольских друзей Нарона – Ф. Шошин – принес свое последнее слово о Коста, его одновременно напечатали сразу две газеты – «Лавина» и «Терские ведомости»: «Как народный поэт он первый слагал на осетинском языке звучные строфы своих песен. Стихотворения его на русском языке дышат простотою, прелестью и задушевностью. Здоровье Коста было надломлено гонениями и терзаниями. «...» Я близко знал Коста, был с ним дружен, мы работали вместе в газетах, и о Коста осталось во мне самое лучшее, приятное воспоминание... Жестокая жизнь, эгоистичность и невежество толпы, имеющей претензии на интеллигентность, довели его до болезни.

Мир праху твоему, дорогой товарищ! Твои друзья тебя никогда не забудут, и пусть твоя печальная жизнь, и участь, и безвременная гибель служат немым укором бездушному обществу, тебя окружавшему. «…» Пусть горячая слеза твоих друзей орошает твою могилу и пусть вечная память о тебе живет в сердцах лучших людей. Это твоя вечная и лучшая награда. Не умер ты, а ушел от нас, мысль же твоя живет между нами…»

Меня поражает то, что через десять лет после смерти Коста именно «Терские ведомости» нашли мужество, чтобы на своих страницах произнести такие слова: «Упорный труд... Суровая нужда... Гонения... Тоска по горячо любимой родине... Ненависть, выражаясь словами одного его стихотворения, к «бряцанию цепей»... Страстная жажда свободы... Стремление облегчить невзрачное положение родного народа и сознание своего бессилия в этом деле, являющемся следствием внешних условий…»

После мрачных периодов отчаяния эта живительная вера согревала и Коста. И он тогда ясно начинал видеть, что «Минуты сочтены... Повсюду бьют тревогу...» Он верил тогда, что:

– Обновленный мир отдастся вечно миру.
С презрением бросив нож, запекшийся в крови.

Поэт оживлялся:

– ...Так прочь же сомненья!
Поднять нам бокалы пора
За наши идеи, за наши стремленья
Под знаменем братства... Ура!..

Да, смерть окончательно примирила талантливого поэта и публициста с газетой, которая, несмотря на вечные споры, так высоко оценила его труды. Для «Терских ведомостей» Нарон навечно остался одним из неповторимых «авторов-будителей». И это бесспорно!

ПЕСНЬ ПОЭТА

Признаюсь без похвальбы, что немало написала стихов, посвященных Коста, его жизни, мужеству, поэзии и, конечно, безграничной любви к своей земле, ее людям. Из пятнадцати сборников нет, пожалуй, ни одного, где бы не было хоть несколько строк о Поэте. Но вот недавно перебирая рукописи и сборники, нашла стихотворение, написанное в начале 60-х годов прошлого века, рожденное еще совсем юной девушкой. Его и хочу сегодня подарить читателям. Простите за некоторую публицистичность, но все-таки это откровение, выдох на страницы моего глубокого почтения и любви к Коста:

Ты юн, Коста, как мой ровесник, хоть и не счесть твоих седин.
Т ы правдой, болью был и песней, и мудрым словом осетин.
Могла бы, скручена бедою, твоя печальная строка
Лишь горькой вдовьею слезою пролиться в сакле бедняка.
Но, схваченная горным ветром, в дыханье солнечном горя,
К высоким далям и рассветам шла песня вольная твоя.
Она с солдатами шагала, кровь оставляя на снегах;
Последним вздохом замирала на их обветренных губах…
Томилась, гордая, в неволе, вдали от гор родных и вод,
И не могла «без слез, без боли» запеть про славный свой народ…
Взгляни, Коста, она сияет над вольной родиной твоей.
Услышь ее: ей не мешает ни плети свист, ни плач детей.
Ее не сковывают цепью, ее нагайками не бьют,
А просто – люди, горы, степи душой открытою поют.
В наивном говоре влюбленных вовек не старится она.
Ее снега поют на склонах, и шепчет терская волна…
Она средь скал звенит свирелью, ручьем меж камнями бежит
И мягкой, доброй «Колыбельной» на глазках маленьких дрожит.
Мы с нею радостно шагаем по тропам, солнцем залитым,
И сыновей мы называем счастливым именем твоим,
КОСТА…

Ирина Гуржибекова, лауреат Премии имени Коста Хетагурова.