О заимствованных словах, самой наболевшей теме разговоров среди филологов, красноречиво может рассказать моя подруга.

Анька – дама деловая. Мы познакомились еще в детском саду, отчетливо помню нашу первую встречу. Пока другие девочки играли в "дочки-матери" и "резиночки", попутно обсуждая самого завидного жениха из тех, которые еще не оконфузились публично прямо во время тихого часа, она гордо восседала на белом коне-качалке, презрительно оглядывая все свои владения. Весь мир в те минуты был у ее ног, даже если никто об этом не подозревал, кроме самой Ани. Юлий Цезарь преклонил бы перед ней колени в тот момент, а Александр Македонский пустил бы слезу при виде ее величия, последняя царица династии Птолемеев пала бы ниц…

– Почему другие ребята с тобой не играют, Анечка? – отважилась, наконец, спросить воспитательница.

Девочка медленно смерила ее взглядом. Большие черные глаза, сохраняя надменный прищур, остановились на лице женщины. С вызовом, с торжеством Суллы, только что расправившегося с Нумидией, с завидной для детей ее возраста дикцией Аня ответила:

– Это я с ними не играю.

Дальнейшие вопросы отпали мгновенно, Аня вернулась к созерцанию бескрайних просторов детсадовского двора. Благородный Буцефал почтительно качнулся под девочкой. Время прогулки подходило к концу, Анька кое-как слезла с коня и гордо прошествовала в здание, не дожидаясь, пока нянечки соберут всех детей и поведут эту толпу на полдник.

За всем этим действом я наблюдала из окна: за отвращение к манной каше приходится платить. Я обернулась на скрип входной двери, моему взору предстала Аня. Несколько секунд мы смотрели друг другу в глаза, после чего она подошла ко мне и негромко поинтересовалась: "А тебя за что?" Я кивнула в сторону стола, угрюмо пробормотав: "Каша". Так манка связала нас с Аней на долгие годы…

Выпускной в детском саду мало чем отличается от выпускного в школе. Те же пышные платья, сладкий стол, слезы на глазах особенно сентиментальных родителей… и те же вопросы: "Кем ты хочешь быть, когда вырастешь?" Микрофон посредством десятков детских ручек медленно, но верно двигался к нам с Аней. Завладев вниманием аудитории, моя подруга степенно поправила шифоновую шаль на плечах, подняла подбородок повыше, оглядела зал и громко, отчетливо выдала: "Я буду… профурсеткой!"

Тишину в зале как-то особенно комично нарушала веселая музыка, лица Анькиных родителей слились с красными воздушными шарами, приклеенными ко всему, до чего только смогли дотянуться руки воспитательниц.

Совершенно очевидно, что значения этого слова Аня не знала. И я не знала тоже, поэтому единственный восхищенный взгляд в ее сторону исходил именно от меня (остальные дети недоуменно ковыряли в носах). Девочка передала микрофон дальше и с выражением очередной великой победы над заурядностью этого мира посмотрела на меня. В ее глазах – триумф! В них раскрывается пятое кольцо Олимпийских игр в Сочи! Нам обеим представлялись пейзажи Прованса, сливки французского общества, беседующие под бокальчик бургундского, мы уже чувствовали тень виноградника, вкус молодого божоле, уют винного погреба… На следующий день я встретила Аньку в крайне расстроенных чувствах. Ей все-таки объяснили, что означает это красивое французское слово (по-своему, разумеется, в общих чертах и разумных пределах). Как видите, к русскому языку Анна была равнодушна с детства…

Следующий забавный случай произошел уже в школьные годы. Художественная школа, в которую мы с Аней пошли вместе, организовала своим ученикам поездку в городской зоопарк в рамках летней практики на природе. Переполненный детьми автобус разрывался от восторженных возгласов, перемежавшихся с ругательствами особенно шкодливых мальчишек. "Фи, какой моветон", – заметила Аня и заткнула уши наушниками. В зоопарке, однако, ее покинуло обычное хладнокровие. Более всего ее поразил верблюд. "Пижон!" – резюмировала моя подруга после десяти минут исследования жирафа Иннокентия...

Еще через пару лет мы окажемся на фотовыставке, где Анька, сосредоточенно глядя на очередной экспонат, долго думая, напряженно кусая губы и надувая щеки, с самым важным видом выдаст:

– Это так… ретроспективно!.. А пошли в следующий зал? Там так здорово, у меня прямо дежавю!

Хотя сомнения в употреблении заимствованных слов уже закрадывались в ее голову, каждый раз, произнося необычное слово, она буквально чувствовала лавры на своей макушке, ее глаза загорались тем самым блеском, который наблюдали столько человек на выпускном в детском саду… Все это было так умилительно, что я никогда не решалась поправить ее, и зря: за меня это частенько делали другие, уже в совсем грубой форме.

Общество совершенно не хотело признавать все Анино величие, к окончанию школы она совершенно замкнулась в себе, но вкусам так и не изменила. Попав однажды в больницу с тяжелой ангиной, Аня сказала мне по телефону:

– Мне здесь не нравится. Все это так амбулаторно!

– Боже мой, Анька, – ответила я, не выдержав наплыва эмоций после такого высказывания, – как точно подмечено!..