Заслуженному художнику РФ Ушангу Козаеву – 65

И редко кто удерживается от того, чтобы не назвать экспрессию его работ – обжигающую, взрывчатую, раскаленную добела – словом "вулканическая". А само это творчество, сочетающее в себе раскрепощенное новаторство и мощное философское наполнение, кинжально острое осознание извечной трагедийности, противоречивой двойственности и дисгармоничности бытия и победно светлое, героико-жизнеутверждающее начало – сегодня, пожалуй, одно из самых убедительных подтверждений: современное изобразительное искусство Осетии не боится идти непроторенными тропами. Искать новое. Экспериментировать. Удивлять, ошарашивать, быть дерзким, а в чьих-то глазах подчас даже эпатирующим…

"…У меня как-то была выставка в Москве. Подошел один искусствовед и спросил: "Ты почему так рисуешь? Ты же из провинции". Что мне надо было ответить? Я так живу!.." – обезоруживающе признался однажды в интервью сам Ушанг Козаев. Художник, с которым меньше всего увязывается это снисходительное словечко: "провинциальный". "Я не люблю маленькие холсты, я в них не помещаюсь", – улыбается он. Огромный, плечистый, монументальный, сразу издали заметный и узнаваемый в гуще любой толпы, по-богатырски сложенный. "Истый кавказец-нарт и внешне, и в том, что касается темперамента его полотен", – так Ушанга Козаева тоже в свое время "аттестовал" кто-то из журналистов. А для столичных искусствоведов первое близкое знакомство с его творчеством часто бывает сродни шоку – потому что от художника с Кавказа, такой уж сложился стереотип, обычно ждут работ, густо окрашенных именно тем самым кавказским "местным колоритом" и кавказской пряной экзотикой. Этникой – а то и буквоедски дотошной этнографичностью… На холстах Ушанга Козаева нет ни всадников в папахах и бурках, ни подпирающих облака боевых башен, ни фынгов с тремя пирогами, ни турьих рогов с вином. "Это не традиционный фигуративный ориентализм, а, скорее, род самостоятельно найденного абстрактного экспрессионизма, за которым лишь легким намеком просматривается фигуративная сюжетность. Сюжетность, которая напрямую связана с Осетией: от ежедневного романтического любования горными ландшафтами, постоянно меняющими цвет и настроение, до личного драматического переживания реалий военного конфликта в Южной Осетии", – писал о нем петербургский арт-критик, научный сотрудник Музея современного искусства имени Дягилева СПбГУ Дмитрий Пиликин.

11 ноября Ушангу Алексеевичу исполнилось 65 лет. Выпускник Цхинвальского художественного училища им. М. Туганова, которое он, парень из грузинского села Думастури, закончил в 1975 году, сегодня этот мастер кисти, пожалуй – один из самых известных в России и дальнем зарубежье современных осетинских живописцев. Его полотна с успехом выставлялись в Москве и Петербурге, в Пекине и Токио, в Париже и Мадриде, в странах Балтии и на Скандинавском полуострове, в Германии, США, Болгарии, на Украине, в Узбекистане… Не говоря уже о Цхинвале, Владикавказе и столицах соседних республик СКФО и ЮФО. Они хранятся в фондах государственных музеев России (в том числе, в Третьяковке), Южной Осетии, Грузии и в частных собраниях отечественных и иностранных коллекционеров. Ушанг Козаев – сразу, в одном лице, и членкор, и почетный член Российской академии художеств. Что уже само по себе – факт по-своему уникальный. А среди наград, которых удостоен мастер – "Золотая медаль современного искусства" (Япония), орден РАХ "За служение искусству", врученный ему в 2011 году главой Российской академии художеств Зурабом Церетели, золотая медаль Союза художников РФ "Духовность. Традиции. Мастерство…" И – орден "Уацамонгæ". Высшая государственная награда Республики Южная Осетия, кавалером которой Ушанг Козаев стал в 2008 году.

Убежденность, что художник должен заточить себя в пресловутой "башне из слоновой кости" и старательно закрывать глаза на льющуюся за ее стенами кровь, которая впитывается в свежий пепел того, что ему дорого – это тоже не про него. И потому в очень непростые для родного ему Юга Осетии дни он не мог не отложить, как сам признается, в сторону кисть и не взять в руки оружие. А тема трагедии и подвига югоосетинского народа, его новейшей политической истории, полной горьких и сложных изломов, и тема испытаний, через которые Южная Осетия прошла в 1990-е–2000-е годы и в которых обрела независимость – это одна из главных тем в творчестве Ушанга Алексеевича в последние десятилетия. "Цхинвал 08.08.08", "Южная Осетия", "Посвящается войне", "Вторжение" – эти серии его работ посвящены именно ей…

– Мне было лет 5–6, когда меня со страшной силой потянуло рисовать. Настолько потянуло, что я потихоньку стащил у отца 25 рублей, чтобы купить себе цветные карандаши. Это по тем временам большие деньги были, – рассказывает мой собеседник. – И когда все открылось и я во всем признался, отец, сельский учитель, сам поехал в Тбилиси и привез мне оттуда набор из 12 цветных карандашей. Лучшего подарка я за всю жизнь не получал… А после школы, вслед за старшим братом, поступил в Цхинвальское художественное училище. Хотя дома это мое решение восприняли поначалу без всякого энтузиазма: "Один художник у нас в семье уже есть, выбрал бы ты себе другую профессию, посолиднее…"

– Найти в живописи себя, свой почерк, свое лицо, свою дорогу, чтобы по ней идти, никого не копируя и никому не подражая… Подчас на это у художника уходят даже не годы – десятилетия. А что сформировало как живописца Ушанга Козаева? И легко ли вам было ее, эту дорогу, искать?

– Помню, это был 1973 год. Брат, Заур, как раз начал работать в Цхинвальском краеведческом музее реставратором, и его послали в командировку в Ленинград, в Государственный Эрмитаж. Я, тогда еще студент, увязался, конечно, за ним. И первая встреча с Эрмитажем впечатление на меня произвела оглушительное. Я всерьез задумался: а может, мне учебу вообще бросить? Потому что никогда не смогу я в живописи достигнуть таких высот, да и все в ней уже сделано и открыто задолго до меня: есть и потрясающие старые мастера – такие разные и такие, каждый по-своему, гениальные, есть и радикальный Ван Гог… А приехав домой, я пошел в горы, посмотрел на них, на небо – и, что называется, выдохнул. И решил: "Нет, мне все-таки есть еще что рисовать…" Общение с горами – именно оно мне всегда дает новые силы, когда кажется, что они вычерпаны до дна за месяц-два работы в мастерской. Новой энергией заряжает.

А в 1978 году меня в первый раз пригласили в знаменитый подмосковный Дом творчества "Сенеж" Союза художников СССР. Туда каждый год съезжались тогда молодые художники со всех концов страны, от Прибалтики до Закавказья и Средней Азии: работали, общались, спорили, слушали лекции, которые нам читали именитые московские старшие коллеги, и такой там царил замечательный дух творческого поиска и творческой свободы, новаторства, дружбы… У меня в то время не было своей мастерской, я, недавно окончивший училище, занимал угол в мастерской у брата. А в Цхинвал как раз приехала группа искусствоведов, живописцев и графиков из Москвы, которые ездили по Кавказу и отбирали молодых художников для участия в работе творческой дачи в "Сенеже". В мастерской у Заура они увидели мои работы – и спрашивают: "Кто это рисовал? Мы вот такого и ищем!" И потом меня приглашали в "Сенеж" еще 15 раз!

Поездки туда и помогли мне разобраться до конца в том, что мне в живописи ближе. Осознать, что я – не реалист, и что писать "из головы" – это не "мое…" Мне часто говорят: "Твои работы очень трудно понять". Но я всегда пишу так, как чувствую. Душой…

– А работаете над своими холстами подолгу или новое полотно обычно рождается как тот самый выплеск из души, как озарение? И чем из выставленного за пределами Осетии вы особенно гордитесь?

– Для меня важно сделать работу на одном дыхании – хотя, естественно, бывает и так, что холст по нескольку раз переделывается. И когда я берусь за кисть, то забываю о времени. У меня в мастерской, честно признаюсь, никакого порядка нет: всюду хаос, краска просто стоит ведрами… Но в этом "творческом беспорядке" мне уютно.

А о чем, оглядываясь назад, сегодня вспоминаешь как о некоей вехе, очень для тебя важной… Это, например, участие в международной выставке "Мир и война глазами художников", которая в 1987–1988 годах экспонировалась в Гамбурге, в Мюнхене, в Государственном Эрмитаже и в Третьяковке. Мои работы, отобранные на эту выставку, висели на одной стене с картинами Верещагина… Или прошедшая в 1989 году в Токио совместная выставка советских и японских художников, по итогам которой я получил золотую медаль. Сейчас мы, члены Союза художников России из разных регионов, как-то разобщены: видимся редко, общаемся мало. А тогда с этой медалью меня наперебой поздравляли друзья со всех концов страны, и как же это было приятно…

– В конце прошлого, 2016 года у вас прошла большая персональная выставка в Москве, в Российской академии художеств, под названием "Власть цвета". На ее открытии присутствовали и руководство РАХ, и земляки – представители столичной осетинской диаспоры, и элита московских искусствоведческих кругов и творческого бомонда. А над какими новыми проектами работаете сейчас?

– Совсем недавно, с 22 сентября по 15 октября, в Москве, в Галерее искусств Зураба Церетели на Кузнецком мосту, проводилась очень масштабная и солидная выставка, посвященная 260-летию Российской академии художеств. В ней я тоже участвовал со своей работой "Прогресс". А вообще, нового за этот год написано очень много. И планирую, что до конца декабря во Владикавказе откроется моя персональная выставка, "привязанная" к юбилею. На ней будет представлено около 50 работ: и ретроспектива хороших старых, и новые. В том числе, может быть, и большие холсты последних лет, которые выставлялись в Москве, на "Власти цвета". А летом думаю провести такую выставку и в Цхинвале: сейчас, зимой, туда из Владикавказа сложно картины везти.

Ну, а самое главное, на мой взгляд, для художника – действительно быть собой. Не изменять себе. Мне, когда я еще учился в училище, брат говорил: "Рисуй, как душа требует, и никого не слушай. Делай, а люди примут…" И жизнь показала: он был прав...