Среди них есть и огромное число неосетин, которые утверждают, что, безусловно, осетинский язык нужен, но не в качестве навязанного предмета, а как предмет факультативный. Поручения Президента РФ генеральной прокуратуре о проверке добровольности изучения региональных языков субъектов РФ многими в Осетии были встречены радостно. Качество преподавания языка в школах уже давно вызывает вопросы, кроме того, люди, не относящие себя к осетинскому этносу, просто не хотят тратить время на бесполезный с их точки зрения предмет. Все это породило социальную напряженность. С вопросами о языке и связанных с ним межнациональных проблемах "СО" обратилась к министру РСО–А по вопросам национальных отношений Аслану ЦУЦИЕВУ.

– Обращение Тамерлана Камболова к президенту о возврате обязательного изучения осетинского языка написано от имени не только осетин, но и представителей других национальностей. Не кажется ли вам это странным, ведь его никоим образом не уполномочили выступать парламентером других народов?

– Собственно говоря, согласными с изложенными идеями можно считать тех, кто подпишет это письмо. Насильно ведь никто никого не заставляет его подписывать.

– Но почему судьбой осетинского языка должен заниматься Президент РФ, а не сами осетины?

– Здесь очень простой ответ: письмо ушло к президенту, потому что именно президент дал поручение генеральной прокуратуре РФ проверить добровольность изучения родного языка, количество часов русского языка в учебных планах на соответствие их федеральным стандартам и т.д. Поэтому апеллирование к президенту вполне понятно: он гарант Конституции. Я думаю, что в первую очередь сами осетины должны быть озабочены этой проблемой. Если рассуждать на эту тему, то можно сказать, что ситуация, в которой сейчас находится осетинский язык, несомненно, вызывает опасения. Правда, панические настроения и разговоры о том, что язык умирает, на мой взгляд, являются несколько преждевременными и преувеличенными. Но в любом случае нынешняя ситуация, если мы на нее более основательно посмотрим, опираясь на те небольшие и, возможно, не слишком обстоятельные социологические исследования, проведенные в городе Владикавказе, вызывает несомненную тревогу. Они показывают, что из числа школьников осетинской национальности только порядка 20% владеют осетинским языком. А Владикавказ – это половина населения республики.

– Но ведь исторически Владикавказ – это русский город. Если мы сравниваем за век ситуацию с осетинским языком в городе Владикавказе, то мы видим, что сейчас ситуация лучше некуда, потому что еще сто лет назад более 50% жителей Владикавказа были русскими, и, естественно, это был абсолютно русскоговорящий город. Он исторически так сложился. Стоит ли апеллировать к тому, что Владикавказ должен быть осетиноговорящим, когда его исторический язык другой?

– Никто не говорит, что Владикавказ должен стать исключительно или преимущественно осетиноговорящим, мы говорим о том, что осетины, живущие во Владикавказе, не знают осетинский язык. Вот в чем проблема. Судьба русского языка ни во Владикавказе, ни в целом в Осетии у меня никакого беспокойства не вызывает. А вот участь осетинского языка тревожит. В середине XVIII века, когда русское дворянство приглашало своим детям гувернантов и учителей из Франции, дело дошло до того, что эти дети забыли русский язык. Даже Екатерина II озаботилась этой проблемой и писала сатиры о галломании. Вот тогда, наверное, тревога среди русской элиты за судьбу русского языка была справедливой. Сегодня такой проблемы нет. А то, что касается осетинского языка, я могу привести пример: в конце прошлого года в Москве прошел крупный форум-диалог "Языковая политика: общероссийская экспертиза". Вышел серьезный эксперт, ученый-лингвист, представивший диаграммы, на которых видно было различное положение языков: умершие языки, умирающие, на которых говорят люди старше 80 лет; те языки, которые находятся в зоне риска, и т.д. Не совсем ясны критерии, по которым ЮНЕСКО составляло эти диаграммы, но это печальное зрелище. На вопрос о том, что же делать, чтобы изменить ситуацию, этот специалист на полном серьезе заявил, что тяжелобольному надо дать спокойно умереть, а кого-то надо попытаться спасти. Я сидел, слушал его и думал: интересно, если бы он сам был представителем убыхского или коренного северного народа, чей язык на грани вымирания, он бы озвучил такую перспективу? Мне такая позиция непонятна. Язык наш не случайно привлек к себе внимание. Уже в 1844 году академик Андреас Шегрен издал осетинскую грамматику и словарь, крупные ученые занимались изучением осетинского языка. Он исторически представляет культурную ценность как живой наследник языков древних северо-иранских народов. Он очень важен в научном плане для лингвистики. С другой стороны, если говорить о важности языка, в XIX – начале XX века были записаны интереснейшие фольклорные тексты Нартовского эпоса. Сейчас опубликовано уже 7 томов записей, которые были систематизированы и научно обработаны. Там есть уникальные тексты, которые для нас являются источником этнографическим, историческим, фольклорным, идеологическим в смысле понимания мировоззрения осетин и индоевропейцев в целом. Они фактически не введены в широкий научный оборот, потому что они на осетинском языке. И таких примеров можно привести много.

– То, о чем мы говорим, безусловно, правильно, но это мало относится к практическому изучению и применению языка…

– Вы подняли проблему качества образования. Я в школе учился с 1974 по 1984 год, скажу честно, что осетинский язык если и бывал, то, как правило, последним уроком, и отношение к нему было совершенно наплевательским. Никакой необходимости в нем никто не чувствовал. Тогда была такая политика. Не было понимания того, что через несколько десятилетий человека, который сможет изъясняться на осетинском языке не в пределах 800–1000 слов самых бытовых, а на литературном языке изложить свои мысли, днем с огнем не сыщешь. Сегодня часто говорят, что методики преподавания английского есть, и худо-бедно можно научить английскому с нуля, но забывают, что эти методики отрабатывались многими десятилетиями и тысячами специалистов по всему миру. А мы только в самом начале пути.

– Ну, как же так: в 70-е были учебники осетинского языка, и в 80-е, и в 90-е, и в 2000-е тоже были учебники осетинского языка. Т.е. 40 лет, как минимум, существовала некоторая программа его изучения. Почему мы все время говорим, что мы только-только начали? Получается, мы начали 40 лет назад, а на самом деле еще раньше, в 30-е годы.

– Да не учили ведь! В 20-30-е годы ХХ века к этой проблеме относились гораздо серьезнее, чем в 70-е.

– На мой взгляд, сейчас идет смешение терминов: у нас есть осетины, и никто не спорит, что им надо знать родной язык, и есть неосетины, которые говорят: "Подождите, у нас в программе есть предмет. Он называется "Родной язык". Я – не осетин, у меня русский родной, или я грузин, у меня родной грузинский, или я – еврей, у меня идиш, так почему я должен учить осетинский?"

– Здесь очень тонкая грань. Заставлять человека, для которого осетинский не родной, учить его под видом родного нечестно. Но поскольку у нас в республике осетинский язык является государственным, я думаю, что любой человек должен понимать, что хотя бы какие-то азы осетинского языка его ребенок должен усвоить. Приведу пример: один из самых уважаемых старших в нашей республике, Марк Борисович Петрушанский, рассказал мне недавно. Его детство прошло в Белоруссии, и когда был урок белорусского языка, им разрешали на него не ходить. И как, говорит, я сегодня жалею, что тогда его не учил. 80-летний человек сегодня, вспоминая свое детство, жалеет, что не выучил белорусский язык, хотя ему, живущему в Осетии, он совершенно нигде не нужен. Но в нем вот это сожаление осталось. Я думаю, если поспрашивать грузин, русских или греков, которые живут в Осетии и хоть немного владеют осетинским языком, считают ли они это знание для себя плюсом и поводом для гордости, уверен, что большинство ответит положительно.

Конечно, есть люди, которые принципиально не хотят учить язык. Есть те, кому он действительно не нужен. В первую очередь я говорю о детях военных и других прикомандированных, которые находятся на территории республики по службе на краткосрочный период. Разумеется, заставлять этих детей учить осетинский язык совершенно бессмысленно. Но в то же время в Аланской гимназии набрали первый класс, там мальчишка чеченец учится. Я знаю, что туда русские подавали документы, но мест на всех не хватило. Это ведь тоже интересный факт?

– Все равно возникает вопрос, хорошо это – добровольное изучение или нет? Ведь это тема более широкая, нежели просто поручение президента и его исполнение. Вопрос здесь не только в исполнении законодательства, но и в самоидентификации: а что такое осетин? Мы говорим: осетины должны учить! А кто такие осетины?

– На самом деле это очень интересный вопрос. Мы давно отвыкли от графы "национальность" в паспорте. И сегодня действительно для многих людей это вопрос больше культурной самоидентификации, чем, скажем так, физиологической, т.е. по крови. И многие, особенно "интернациональные" детишки, находятся в затруднении. Для многих сложный вопрос – а кто я такой? Конечно, хотелось бы, чтобы в каждой семье было понимание: написать заявление на изучение осетинского языка как родного – осознанный шаг. Признание того, что для моего ребенка родным языком является осетинский. Но это, конечно, решение семейное. Многие идут по пути "меньшей головной боли", по принципу: нужен будет ему осетинский – поедет в село на лето и выучит. А по факту получается так, что за два месяца в селе дедушка начинает по-русски говорить, а не ребенок по-осетински.

– Мы очень много говорим о тех, кто не владеет осетинским языком и изучает его как иностранный. Мы можем научить ребенка языку, но он не станет для него родным, а потому он не сможет передать его дальше. Почему тогда акцент делается именно на эту группу?

– Для тех, кто с рождения говорит по-осетински, это меньшая проблема. Именно поэтому все дискуссии ведутся вокруг не владеющих осетинским языком. У людей, живущих, скажем, в Алагирском районе, все это часто вызывает улыбку непонимания: о какой смерти языка идет речь? Поэтому столько внимания к ним и не обращено. При этом надо учитывать, что в соседних регионах – в Чечне, в Ингушетии – стоят проблемы совсем другого порядка: научить русскому языку. Культурно-историческая ситуация у нас сложилась иначе. Мы вспоминали Владикавказ столетней давности, но кто тогда представлял собой элиту? Я сейчас об осетинах говорю. Это люди, которые либо состояли на военной службе, либо получили военное образование, это инженеры, представители духовенства, которые также получали образование на русском языке. Так сложилось. У них было понимание того, что если ты хочешь в Российской империи чего-то добиться, то ты должен владеть русским языком, но при этом свой родной язык они тоже знали прекрасно. Становлению образования в Осетии уже сколько лет? Женскому образованию сколько лет? С 1860-х годов. А ведь это все накладывает свой отпечаток. Иной раз читаешь серьезный журнал и диву даешься: а нужно ли горянке хотя бы среднее образование? Зачем? Замуж ее, и все. Намеренно не буду указывать источник. В этом смысле мы культурно и исторически, конечно, этими проблемами озадачились раньше. И, естественно, состояние русского языка сейчас в Осетии не вызывает никаких вопросов и дискуссий.

– А какие последствия могут возникнуть, если ввести опять обязательное изучение осетинского языка в школах? Достаточная ли вариативность школ, курсов или любых образовательных учреждений на национальных языках?

– Официальная формулировка гласит, что изучение родного языка возможно, если для этого есть необходимые условия. Можем ли мы сказать, что у нас нет учителей еврейского языка, поэтому для детей, которые считают еврейский язык родным, мы не можем организовать обучение? Тут действительно возникает очень много проблем. Например, в классе учится один азербайджанец. Для кого-то осетинский будет родной, а для него надо искать учителя азербайджанского, чтобы он изучал свой родной язык. И так с любой национальностью: грузинской, греческой, армянской и т.д. А есть ли у нас такие возможности? По последней переписи населения в республике проживают 28000 ингушей, и они на уроках родного языка учат родной ингушский язык. Например, в 37-й школе в поселке Карца, где смешанное население, осетинские дети учат осетинский, ингушские – ингушский. В Кизляре Моздокского района, где живут кумыки, педагогов приглашают, учебники привозят и учат кумыкский язык. И в этом нет ничего плохого. Это правильно. Некоторые диаспоры организовывают изучение языка на базе воскресных школ или национально-культурных обществ. Мы стараемся удовлетворять потребность в вопросах изучения языка. Будут еще обращения – будем помогать организовывать курсы в рамках наших возможностей. Мы ни в коем случае не вправе лишать детей права изучать их родной язык.

– Не кажется ли вам, что мы пытаемся заменять терминологию: т.е. указанная в законе об образовании строчка "родной язык" должна быть заменена на "государственный язык субъекта РФ", и сейчас проблема, которую мы имеем, заключается именно в этом слове "родной"?

– Тут вопрос о статусе осетинского языка. Если мы декларируем, что осетинский язык в Осетии государственный, то это приводит нас вновь к закону о языке, который до сих пор не принят. Он закреплен в Конституции субъекта как государственный, но конституция дает лишь общие направления, а развитие их может дать только закон. И тут встает вопрос не только об обязательности изучения государственного языка, но и о функционировании его как государственного. Например, в моем свидетельстве о рождении, в трудовой книжке моего отца все написано на двух языках. Тогда обсуждаемые проблемы так остро не стояли, как стоят сегодня, но тем не менее даже в этом некий государственный статус национальных языков чувствовался.

Есть мнения

Анжела ГЕРАСИМЕНКО, мама троих детей:

– Мои дети осетины лишь наполовину, но при этом желание изучать и знать осетинский язык у них очень большое, особенно оно проявляется у старшего сына, который пока единственный из них ходит в школу. К сожалению, дома мы не можем ему дать необходимую базу, но всегда с радостью откликаемся на все его просьбы вести диалог на осетинском. Поэтому для меня важно, чтобы его стремление подкреплялось желанием педагога научить детей языку, чтобы у него не пропало рвение, а напротив – интерес усиливался за счет подачи материала, каких-то разнообразных занятий. Интерес к любому предмету должен поощряться не только положительными оценками, но и практическим применением полученных знаний – водить детей на спектакли на осетинском языке, смотреть фильмы и мультфильмы, возможно, даже совершать экскурсионные поездки в среду, где живут носители языка – в наши села. Возможно, не самое удачное сравнение с английским языком, но посмотрите – схожие методики очень даже эффективно работают. Но вместо развития языка и системы его преподавания мы тратим время и силы на обсуждение того, изучать его или нет.

Руслан БЗАРОВ, доктор исторических наук, профессор, директор Института истории и археологии Республики Северная Осетия – Алания:

– Знаю о конструктивном поиске, который в весьма сложных условиях ведет сегодня министерство образования, и думаю, что общими усилиями мы найдем правильные подходы и решения. Конечно, я поддерживаю необходимость обязательного изучения государственных языков субъектов Российской Федерации и уверен, что без этого невозможно выстроить надежный каркас российской гражданской нации.

Если говорить об осетинском языке в русской (по языку обучения) школе, то изучение в последней любого "родного" языка, без сомнения – важная, хотя и не первостепенная, проблема. Фундаментальный вопрос – обучение на осетинском языке детей, для которых он родной.

Родным языком ребенка называется тот реальный язык, на котором с ним говорят его родители, на котором он осваивает мир. Генетический состав предков здесь не имеет значения. У меня есть знакомые русские, у которых родной язык – осетинский, и множество осетин, у которых родной язык – русский. Так вот научная педагогика строится на простом принципе: учить можно только на том языке, которым человек хорошо владеет. Для начального образования это всегда и безоговорочно – только подлинно родной язык. Так что в "русской" школе решается судьба русского языка, во "французской" – французского, в "татарской" – татарского, а в "осетинской" – осетинского. Судьба моего родного языка сегодня решается только в одном учебном заведении – в Аланской гимназии.

Алина КАТАЕВА, мама двоих детей, преподаватель английского языка:

– Мне очень обидно, что в сегодняшних реалиях имеет место быть вопрос необходимости или ее отсутствия в изучении осетинского языка. Я – мама второклассника, так получилось, что в семье мы не смогли научить сына родному языку. Я очень хотела, чтобы школа этот пробел восполнила. Когда встал вопрос о том, в какую группу идти – владеющую или не владеющую, мы без сомнения выбрали первую. Да, знали, что будет непросто, но решили не искать легких путей. Мысли о том, чтобы отказаться от изучения родного языка, у нас никогда не было. Каково же было мое изумление, когда в классе родители стали поднимать этот вопрос. Новость о том, что можно отказаться от обязательного изучения осетинского языка, стала главной и муссировалась в родительской группе в соцсетях и днем, и ночью. Многие были готовы в тот же день написать заявление и избавиться от этого "мучителя", как они сами называли осетинский язык. Самое обидное, что отказаться хотели осетины, а те, для кого осетинский не родной, напротив, говорили, что очень бы хотели, чтобы их дети понимали и хоть немного говорили на нем. Я не помню подобных ситуаций в те времена, когда сама училась в школе – таких категоричных семей, не желающих учить язык, было всего несколько, и эта тема не была настолько острой.

Если же говорить о том, что труднее всего нам дается в изучении осетинского, то скажу однозначно – это очень сложный учебник. Если бы это было возможным, я бы отказалась от этой программы и выбрала более доступную для маленьких детей. Я с удовольствием в школе изучала осетинский язык, все было понятно, учебники были составлены в более доступной форме. Стоит отметить, что я говорила на дигорском диалекте, и понять, принять иронский мне было не так просто, однако я до сих пор с удовольствием вспоминаю уроки осетинского в школе.

И как учитель английского хочу сказать еще о таком нынче популярном сопоставлении английского и осетинского языков. Уверена, что эти два предмета не имеют никакого отношения друг к другу, и сравнивать их не совсем корректно. Знать родной язык – это обязанность каждого человека, по крайней мере, я в этом твердо убеждена. Что же касается иностранных языков, то это вопрос, скорее, всестороннего развития ребенка. Изучение языка дается не всем. Почему тогда родители детей, не успевающих по английскому, не пишут жалобы и не требуют его отменить или сделать добровольным? Не каждому человеку в жизни пригодится иностранный язык, так зачем же, исходя из логики некоторых, тратить на него силы, время и нервы?

Марина ПЛИЕВА, мама двоих детей:

– По поводу возможного введения безоценочной системы при изучении осетинского языка как второго (не родного) хочется высказать недоумение. Во-первых, непонятно: почему вдруг этот вопрос оказался на повестке дня. И второй: какая цель преследуется таким решением? Если никто не отменял и, как мне кажется, не собирается отменять систему отметок по другим предметам, то в чем отличие или особенность предмета "осетинский язык" от других? Если мы ратуем за присутствие в школьном расписании урока осетинского языка, то требования, предъявляемые к программам, учебникам, уровню преподавания осетинского языка, должны быть такими же, как по другим предметам. Если же оценки будут отменены, это вызовет, безусловно, вздох облегчения и радости если не у всех, то у большинства учащихся и их родителей. Но будет ли это полезным? Не приведет ли это к ослаблению ученической деятельности, к безразличию и отсутствию какой бы то ни было заинтересованности в получении знаний более высокого уровня? Не станет ли это спусковым механизмом для многих учеников, которые вообще перестанут заниматься?