Говорят, сам Хугаев считал ее не самым своим удачным творением. Она очень давно не ставилась, хотя театральная молва причисляет ту далекую постановку к числу легендарных в длинном ряду вроде подзабытых, но все еще тревожащих память старых театралов и артистов трепетными воспоминаниями спектаклей.

При очевидной остроте проблемы с современной национальной драматургией обращение к наследию ее классиков кажется вполне естественным. В этом смысле Георгию Хугаеву повезло больше всего. В театре идут спектакли по его пьесам "Богатый дом" в постановке Тамерлана Сабанова и "Черная бурка" в режиссуре Казбека Дзуттагова. В последней талантливым актером с гибкой внутренней и внешней пластикой показал себя и Гиви Валиев.

Сегодня к этому имени все чаще добавляют слово "режиссер", которое, похоже, более точно отражает его устремления, а судя по уже поставленным спектаклям, можно говорить о том, что в театральной сфере в Осетии появился крепкий и думающий профессионал. Достаточно назвать поставленные им в Осетинском театре "Прощай, овраг" по повести К. С. Сергиенко и "Бал воров" в Русском театре по пьесе Ж. Ануя. Это работы именно режиссера, а не пробующего себя в режиссуре актера.

Давно обратил внимание, что режиссер Гиви Валиев очень тщательно относится к сценографии каждого своего спектакля. Выстраивание сцены, работа с декорациями, очевидно, являются для него важнейшей частью постановочного процесса.

Кажущаяся простота, некая условность выстроенного сценического пространства, устремленного вглубь и уходящего в восходящую перспективу, обрамленного старыми и лишенными лиственного покрова деревьями, с момента поднятия занавеса воспринимается живой и эмоционально действующей частью спектакля. Он начинает дышать с первой массовой сцены, когда народ собирается на обряд побратимства Казана и Ахсарбека. Массовые сцены слишком часто оказываются слабым местом во многих постановках. Здесь это одна из сильных сторон спектакля. Кажется, что каждый актер живет по четко выписанной партитуре, в которой у него значимая и выпуклая линия действия. Это не "хор", не статисты. Индивидуальность каждого подчеркивается гримом, одеждой, реквизитом, актерской задачей. Добавлю, что многие из этой массовки в других спектаклях сами играли главные роли, а потому создание в крохотный временной отрезок яркого, заметного, работающего на общую задачу образа само по себе было проявлением большого мастерства.

Стремительное выстраивание молодежью стола для праздничного куывда, суета накрывающих его женщин, выход гостей, а потом и старших – все порождало ощущение легкости и удивительной органичности происходящего. Старейшины, проводящие обряд побратимства, они же за вытянувшимся в уходящую приподнятую даль столом. Столь же стремительное убирание его до полного освобождения сцены от предметов и людей. На миг застывавшие в воображении картинки вызывали ассоциации с картинами Брейгеля с их удивительной простотой и насыщенностью жизни.

Суровый аскетизм сценического пространства, мягкие полутона приглушенного света вместе с удивительно органично звучавшей музыкой уже сами по себе генерировали пульсирующую энергетику спектакля, волнами накала и спада усиливая его эмоциональный фон, помогая актерам и вовлекая соучастниками в водоворот стремительных событий завороженных зрителей.

В жизни редко встречаются шекспировские страсти. В ней вполне достаточно самых простых бытовых коллизий, чтобы превратить ее, жизнь, в бесконечную мучительную драму, в которой для уничтожающего накала страстей совсем не обязательно нагромождать горы трупов. В "Названых братьях" нет сложных сюжетных линий, но обладание конем в суровых реалиях быта наших далеких предков превращается вдруг в шекспировский вопрос "быть или не быть?" И любовь молодых горца и горянки способна держать в напряженном внимании не меньше истории Ромео и Джульетты. Столкновение и противостояние двух сильных личностей придает действу такой накал, что и страдания венецианского мавра могут вдруг показаться экзотическим преувеличением.

Молодой парень Ахсарбек, судя по всему, из не очень богатой семьи, спасает от гибели Казана, у которого хотели отобрать его скакуна. По тем временам, да и по нынешним тоже – признак достатка и социального статуса. Они становятся побратимами, совершив в присутствии старейшин священный обряд. Ахсарбек любит девушку Зараду, которая является дочерью Мысырби, если не алдара, то все равно состоятельного и влиятельного человека в общине, который и стоял за нападением на Казана. Лишь только увидев Зараду, Казан влюбляется в нее. С этого момента чувства любви и долга разрывают его изнутри. Но не конфликт с Ахсарбеком превращается в главную линию напряжения спектакля, а вдруг четко обозначившееся противостояние с Мысырби. Блестящая игра Александра Битарова и Казбека Губиева делает его особенно выпуклым, чуть ли не искрящим электрическими разрядами. Именно эта линия делает спектакль очень мужским и мужественным. Противоборство этих людей способно определить ход событий, их собственную судьбу и судьбы всех остальных действующих лиц этой драмы. Но, может, и потому прежде всего, что только у Казана и Мысырби есть что-то очень важное в системе ценностей их общества. У первого – великолепный конь, ради которого можно убить и умереть. У второго – дочь, столь же бесценное сокровище, в борьбе за которое могла пролиться кровь. И самое большое достоинство увиденного спектакля именно в том, что не собственно сюжет (достаточно простой) вышел на первый план, но именно борьба этих двух сильных мужчин с какой-то взаимоисключающей и несгибаемой целеустремленностью, способной разрушить все вокруг.

Да, была прекрасная актерская работа Риты Рамоновой в роли Госка, жены Мысырби. Очень ярким и настоящим был Ахсарбек Заура Токати – актера, в котором большой и все еще по-настоящему неиспользуемый потенциал. Не звучало диссонансом присутствие на сцене ни одного из артистов в общем слаженном ансамбле спектакля.

Но успех и провал его в этих предлагаемых обстоятельствах все равно зависели от яркости и достоверности именно Казана и Мысырби.

Казбек Губиев давно не выходил на сцену. Можно было бы опасаться за его актерскую форму. Но зритель увидел зрелого мастера с тонким актерским чутьем, свободно ориентирующегося в сценических пространстве и времени. Жесткий, волевой, он каким-то удивительным образом отстаивает право и состоятельность старшего актерского поколения в естественном противостоянии с быстровзрослеющими сегодня в мастерстве и в претензиях на преобладающее присутствие на сцене молодыми артистами.

Александр Битаров уровнем собственного таланта подтверждает право Осетинского театра на жизнь. Он не одинок. В этом же спектакле целая плеяда прекрасных артистов, раскрывающихся очевидностью таланта при качественной драматургии и вменяемой режиссуре. В этом смысле успех спектакля – заслуга каждого выходившего на сцену артиста.

Честь и достоинство. Обычаи и законы гор, складывающиеся веками, сами ставшие предохранительными механизмами в отношениях между людьми. Умение бороться за кажущееся тебе самым дорогим и жизненно необходимым – и способность обуздать разрушительные страсти и желания. Это ведь они, обычаи и законы гор, впитанные с молоком матери, каждый раз железными обручами стискивали, казалось, такое великое, кипящее огромной силой страсти чувство, – любовь! Но она была к девушке, которую любил спасший ему жизнь человек и которого любила сама девушка. И надо было видеть переполненный яростью и мукой взгляд Казана на свою перевязанную ладонь, кровь из которой связала его братскими узами с Ахсарбеком. И его борьба с Мысырби превращается, в том числе, в борьбу с самим собой, потому что соблазн становится самым грозным оружием отца Зарады. Он готов отдать, обменять на самом деле ее за коня. "Бери!" – И Казан берет. Он крадет Зараду, и она понимает вдруг, что не для Ахсарбека, но для себя! И ее ужас против чудовищной ярости Казана, полосующего кинжалом мертвое дерево. Потому что любит, потому что понимает, что любовь его стала стальным клинком, способным убивать, а не давать жизнь. И когда нагнавший похитителя Мысырби вновь предлагает ему свою дочь, абсолютно ясно понимая, что похищал Казан ее для себя, тот отказывается, предлагая своего коня калымом за Зараду от Ахсарбека. И какой же силой, каким достоинством вдруг наполнились слова Мысырби, обращенные к Казану, что под ним его конь лучше смотрится! И каким же щемящим чувством понимания безвозвратно утерянного наполняются сердца зрителей, потому что столь же искренне в этот момент хочется вернуть и вернуться! Только что и куда?!

…Спектакль Гиви Валиева – и об этом тоже. Нам так хочется вернуть честь и достоинство в отношения между собой, не отказываясь от уюта и комфорта цивилизации. Нам так хочется гордиться воинственными предками, жившими тысячи лет назад, не помня имена действительно великих людей, находившихся среди нас еще совсем-совсем недавно. Нам хочется вернуть национальное и человеческое достоинство, потому что фантомные боли утерянного как чувство самосохранения все еще тревожат нас. Но не дает современная драматургия ответов на мучительные вопросы, потому что сама она – в той отсеченной от нас части, воспоминанием о которой и являются эти фантомные боли.

И не национализм заставляет обращать наши взоры к великому культурному и духовному наследию прошлого, а вдруг прорезавшиеся небольшие и все еще слабенькие корни, устремившиеся к нему как к той единственной и спасительной почве, соединившись с которой, вновь смогут ожить, казалось бы, умершие деревья нашей чести, достоинства, славы!..