Положив покойника, приводят коня, приносят шкуру барана, зарезанного в день погребения, и чашу с брагой (махсымӕ). На шее у коня два аршина белого коленкора; под седлом вместо подседельника новый неношенный сафьян; седло не имеет подушки. Человек, ведущий коня, держит новую плеть в руке. Для коня берут с собою пригоршню проса в качестве фӕндаггаг – это провизия на дорогу в царство мертвых. Заметим, что если все это не исполнено, то обряд лишается своего значения, смысла. По верованию народа, все, что приносится мертвому, служит ему на пользу в потустороннем мире. Если у родных нет коня, то им его дают знакомые и друзья покойника. Пока усопшего зарывают, конь стоит в стороне, затем его подводят к изголовью умершего. Пришедшие на похороны образуют круг вокруг могилы, и посвятитель коня (бæхфæлдисæг/бӕхфӕлдесӕг), становясь перед конем, начинает свою речь. По окончании речи коня обводят три раза вокруг могилы и дают ему попробовать браги, после чего чашку, из которой конь пил, разбивают об его копыто. Потом дают коню принесенное с собою просо и отрезают ему кончик уха или делают надрез. Кто-нибудь из присутствующих садится на него и скачет до тех пор, пока не вгонит в испарину. Сафьян и коленкор снимают с коня и отдают бедным.

Посвящение, по определению В.И. Абаева, "чисто осетинский ритуал". В музее города Ясберень находится охотничий рог, которым яс Лехель, один из братьев-абреков, перед казнью убивает сидящего на троне короля Венгрии Сигизмунда со словами: "Чтобы ты в Стране мертвых служил мне лошадью!".

Посвящение коня выполняло две функции: в результате проведения обряда усопший снабжался на том свете конем и получал напутственное слово перед нелегкой дорогой в царство мертвых; с другой стороны, речь посвятителя коня (бæхфæлдисæг) эстетически мощно воздействовала на нравственные представления пришедших на похороны людей. Одна особенность: коня посвящали конкретному покойнику, но в тексте "Посвящения" упоминались другие лица: сын Барастыра/Барастура, или же сын Уастырджи /Уасгерги; порою речь шла о сыне "доброго безгрешного человека", в конечном счете, он являлся идеальным человеком: "Не зэд, не дауаг я, Братолюбивым был, Селолюбивым был, Помощником для близких, Врагов победителем был я, Кровомстительным был я". Названные качества, так высоко чтимые в родовом обществе, способствовали достижению рая (дзӕнӕт), да и посвятитель завершал речь свою этим же пожеланием: "Дзӕнӕтмӕ бацу! Рухсаг у, рухсаг, Рухсаг у! //Ступай в рай! Будь в свете, будь в свете, будь в свете!".

Художественные особенности напутственной речи "Посвящения" свидетельствуют о высоком даре и культе Слова у алан, и это обстоятельство сближает данное произведение устного народного творчества осетин с "Божественной комедией" А. Данте. Проиллюстрируем.

Обрядовый текст посвящения с позиций его содержания и художественного использования средств языка чрезвычайно интересен.

Во-первых, обрядовая речь посвятителя коня (бæхфæлдисæг) относится к фольклору этнографического типа. При его анализе выявились также "контексты, обеспеченные ритуалом, религиозными верованиями, суевериями и позитивными знаниями" (Леви-Строс). Необходимость учета содержания и способа традиционного мышления при подходе к анализу обрядового текста "Бæхфæлдисын" предполагает определение специфической функции речи в системе фольклорной культуры и рассмотрения как уникального произведения народного творчества осетин.

Сюжет и композиция текста посвящения коня устойчивы: экспозиция – характеристика личности умершего; завязка действия – выбор коня и спутников себе; основная часть – картины загробного мира; заключение – просьба покойного к Барастыру о принятии его души в царство мертвых; концовка – напутствие и пожелания ему со стороны посвятителя коня (бæхфæлдисæг). Заметим, что каждый раз менялось изображение облика и жизни умершего в самом начале произведения, изменения же во всем остальном касались только отдельных деталей, но не функций героя, что сближает этот памятник с мифом и сказкой. Еще В.Я. Пропп замечал, что "повторяемость функций при различных исполнителях уже давно замечена историками религии в мифах и верованиях… Постоянными устойчивыми элементами сказки служат функции действующих лиц независимо от того, кем и как они выполняются".

Каждая сцена загробного мира представляет собой самостоятельный, законченный сюжет. Таким образом, получается цикл новелл, сцепление нескольких картин, нескольких сюжетов в одном произведении, объединяемых одним и тем же героем, разнообразие характеров и идей, что было очень важно для становления прозы (З.М. Салагаева).

В посвятительной речи обнаруживаем связь мифа и устной поэзии с обрядом. Это – основные этапы перехода мифа (о Барастыре – владыке подземного царства) в сказку (чудесное рождение героя, сказочный рост его, выбор коня и пр.), в эпос (ср. изображение подобных картин загробного мира в нартовском эпосе – "Путешествие Сослана в царство мертвых"), в литературу – поэма К. Хетагурова "Уæлмæрдты" ("На кладбище").

Поэтический язык речи обряда "Бæхфæлдисын" представляет систему, основанную на мировосприятии осетин: древнейшие черты мифологии лучше всего сохранились в обрядах и обрядовой поэзии, потому что они "крепко приросли к самому быту" народа. Текст "Посвящения коня" среди других посвящений (фæлдыстытæ) кажется спокойным, уравновешенным, цельным и плавным. Но в этой плавности повествования наблюдается внутренняя сложность и многосоставность. С самого начала выявляется переплетение двух тем: умерший, его облик, жизнь и долгое путешествие в загробный мир (это свет, тепло и любовь провожающих) и рельефное изображение картин загробного мира (мрак, холод). Ритмико-речевая динамика речи насыщена этой двутемностью. Контрастность достаточно явная, через слова-антонимы –

Ср.: Дæлвæндагæй дæр дæм дзурæг уыдзæни,

Уæлвæндагæй дæр дæм дзурæг уыдзæни.

Сверху на тебя закричат,

Снизу на тебя закричат.

Цы хорздзинад бакодтай æмæ цы æвзæрдзинад ракодтай, уый зæгъ.

Что ты сделал доброго и что худого (сделал ты)? Скажи.

Æвзæр дæр нæ уыдтæн, хорз дæр нæ уыдтæн,

Фæлæ растæй фацардтæн…

Я не был ни худ, ни добр,

Но жил я правдою.

Æмæ дыууæ фæндаджы дæ разы уыдзæни –

Иу – нарæг, иннæ та уæрæх…

И две дороги будут пред тобою –

Одна – узкая, другая – широкая.

Галиу фæрсты фæлгæсгæ,

Рахиз фæрсты хъахъхъæнгæ.

С левой стороны обозревая,

С правой стороны наблюдая.

Иу ран æртæ лæджы раст бадынц æмæ зылын дзурынц.

В одном месте три человека прямо сидят и криво толкуют.

Но есть вариант:

Иу ран æртæ лæджы зылын бадынц

Æмæ раст дзурынц…

В одном месте три человека криво сидят

И прямо толкуют… и др.

Не менее значимыми, чем антитеза, являются:

• аллегория –

ср.: Барастыры размæ уæгъд фæндагæй бацу,

Уæларвон Куырдалæгонмæ ссу!

Иди к Барастыру по открытой дороге,

Предстань перед небесным Курдалагоном …

Æмæ хидыл ауайдзынæ, Аминонмæ бацæудзынæ…

И переправишься ты через мост, доедешь до Аминон

Иу лæгæн йæ рихи гал хæры.

У одного человека вол ус жует; и др.;

• анафора –

ср.: Æмæ мæрдтæм бацæудзынæ,

Æмæ дæ размæ цæудзысты.

И войдешь ты к мертвым,

И выйдут тебе навстречу…;

• анафора с эпифорой –

ср.:Чи дæ йæ мад хондзæни,

Чи дæ йæ фыд хондзæни…

Кто назовет тебя своей матерью,

Кто назовет тебя своим отцом…

Æз йæ мад дæр,

Æз йæ фыд дæр никæмæн дæн – иу зæгъ.

Я никому не мать, я никому не отец – только то и скажи;

• анафора с антитезой –

Галдзарм – сæ уæлæ,

Галдзарм – сæ быны…

Воловья шкура – сверху

Воловья шкура – снизу;

• олицетворение –

ср.: Бæх ныккуыдта, ныдздзынæзта.

Конь заплакал, застонал...

Хъæдæй йæм удхæссæг хатиагау ныууасыди…

Из лесу ангел смерти по-хатиагски закричал…

(Бæх) Йæ рахиз цонгмæ йын бавнæлдта, йæ рагъмæ йæ æрбаппæрста, хæссын æй байдыдта.

(Конь) тронул его за правую руку, закинул себе на хребет и понес его…

…Йеба уотæ уомæн æй;

Изолти рацо, дæ фæндагæн дин рахилæ кæндзæнæй уой тæрегъæд…

…Вот это отчего;

Ступай от нее подальше: ее грех может тебе испортить путь и др.;

• сравнение –

ср.: Кæрддзæмхъæдау фехалди…

Рухнул он, как расколотые деревянные ножны…

Уæлæбæл дæ барæ куд цудæй аци бæхи арæзт,

Аци лæги арæзт, уотæ сæбæл хъиамæти бони дæр,

Дæ барæ цæуæд…

Это конское снаряжение и

Эта одежда, как и в судный день,

Пусть будут твоими…;

• параллелизм –

ср.: Фæруæ лæдзгутæ – сæ къахи,

Фæруæ лæдзгутæ – сæ къохи,

Фæруæ фингитæ – сæ рази…

Из ольхи посохи – в ногах,

из ольхи посохи – в руках,

из ольхи столы – перед ними…

Сæ уæлдзар кæрцитæ уæлæфтауæ,

Сæ уæлдзар ходтæ ’скъелхат,

Сугъзæринæ лæдзгутæ – сæ къохи,

Сугъзæринæ фингитæ – сæ рази…

На них накинуты шубы из мерлушки,

Мерлушковые шапки с загнутыми полями…

Золотые посохи в их руках,

Золотые столы перед ними… и др.;

• метафора –

дæ зынг ныххуыссыд…

огонь твой погас (т.е. жизнь угасла);

• градация –

дæ бæхыл абаддзынæ, ацæудзынæ,

Æмæ мæрдты дуармæ бацæудзынæ…

Ты сядешь на своего коня,

Поедешь дальше и доедешь до ворот мертвых;

• эпифора –

Гъей, цы кæнон? Уæу, куыд кæнон?

Хæссон æй, æмæ йæ куыд хæссон!

Нæ йæ хæссон,

Æмæ йæ уаллон бирæгътæ хæрдзысты…

Эй, что мне делать? О, как мне быть?

Нести его, но как его нести?!

Не нести его,

Так съедят его матерые волки…;

Бæх хæл-хæл, мыр-мыр ныккодта, мыр-мыр уасгæ…

Конь захрапел, заржал, заржал со стоном;

• обращение –

Дæ фæндаг раст, хуарз лæг!

Удачной тебе дороги, хороший человек!

Гъей, лæппу, размæ цæуыс, фæлæ фæстæмæ нал æрцæудзынæ!

Эй, юнец, вперед ты едешь, но обратно не вернешься;

• повтор –

Мæгур лæг адтæн, æрвадæнгон адтæн,

Гъæулимæн адтæн, хæстæгхæссæг адтæн,

Æзнагсæдтæг адтæн, тогагор адтæн…

Я был бедным человеком, братолюбивым был я,

Селолюбивым был я, помощником близким,

Врагов победителем был я, кровомстителем был я…

Повторы в речи посвятителя – не только изобразительное средство: они помогают создать определенный ритм речи посвящения. В текстах посвящения встречаются как синтаксические, так и лексические повторы. Синтаксический повтор – это целый ряд однотипных предложений, каждое из которых заканчивается глаголом (см. примеры выше).

• Лексический повтор –

Кæмæн йæ худ – йæ роны,

Кæмæн йæ рон – йæ къухы,

Кæмæн йæ дзабыр – фæдджийы…

У кого из них шапка за пазухой,

У кого – пояс в руках,

У кого – чувяк в подоле…;

• гипербола –

ср.: Тæрхъусы царм – сæ быны,

Тæрхъусы царм – сæ уæлæ…

Æмæ сын алырдæм – /уæлдæйттæ/…

Заячья шкурка под ними,

Заячья шкура на них,

И со всех сторон еще излишки торчат…

…Айкæ рæвæйнæй бæттуй, æма ин ибæл нæ хъæртуй…

Она длинной веревкой яйцо обвязывает,

И ей на это веревки не хватает…

Иу ус къоппайы æхсыр ахсы,

Æмæ йæ цыхт мæцъисæй фæлдахы…–

Одна женщина в чашке сыр собирает,

А переворачивает его ломом…;

• литота –

ср.: Иу ус теманæй къæдзæхы скъуыдтæ хуыйы…

Одна женщина большой иглой зашивает расщелины скал…

Иу лæгæн айчы хъузг – йæ хæдзар,

Судзины бын – йæ дуар, Карды ком – йæ фæндаг…

У одного человека яичная скорлупа – его дом,

Игольное ушко – его дверь, лезвие ножа – его дорога и др.;

• эпитет –

ср.: бур физонæг – желтый шашлык

цъæх бæгæны – темное пиво

урс æхсыр – белое молоко

адджын сæкæр – сладкий сахар

сау хъæд – темный лес

сау суадон – черный родник

хъандзал зæгæл – стальной гвоздь

сыгъзæрин дуар – золотая дверь и т.д.

• инверсия –

сæ бандон æвзист – их стул серебряный;

сæ фынг æвзист – их фынг из серебра.

Встречаются в тексте и фольклорно-мифологические персонажи: Барастыр, или Мёрдты хицау – повелитель загробного мира; Курдалагон – божество кузнечного дела в осетинской мифологии и эпосе; Аминон (< yāmini– "бог преисподней, ада" < yāma – "стража (ночная), где корень -yam– означает "сдерживать", "контролировать") – стражник царства мертвых. Нередки и фольклорные выражения с топонимами, напр.: "то, что тебе дали, пусть даст тебе вкус земли Египетской, Месопотамской!".

По мнению М.И. Исаева, "большое количество фразеологизмов осетинского языка восходит к фольклору". В текстах посвящений фразеологические устойчивые формулы относятся к той исторической эпохе, когда люди верили в магическую силу заклинаний; ср.: дæ арм æхсад, дæ ком æнхъæвзт – "(да будет) твоя рука умыта, твой рот ополощен" (напутствие покойнику – синтаксический параллелизм); нæ хуарз æнгарæ рамардæй, рохсаг уæд! – Наш хороший друг умер, светлая ему память! Хуыцау, тæбу дæуæн! Ды нæ скодтай! – Боже, тебе поклоняемся! Ты сотворил нас!

Не меньший интерес вызывает содержание фольклорного знака в контексте обрядовой речи "Бæхфæлдисын".

Фольклорные знаки хид "мост" и æрду "волос":

Ныр дæ иунæг хъæд хидыл цæуын хъæудзæни… И придется тебе идти по мосту из одинокой жерди…

…Æмæ хидыл ауайдзынæ, Аминонмæ бацæудзынæ…

…И переправишься ты через мост, доедешь до Аминон…

Еу хеди гъосмæ нихъхъæртдзæнæ,

Фатхъæдæ’ма фæдæрхъез,

Сибулдзæ æма тасæн уес…

Прибудешь к одному мосту,

(Он сделан) из стрелочного дерева, фадаркезового (колкого) дерева;

Из карагульника и гибкого тростника…

Иу æрдуйæ хидмæ бахæццæ уыдзынæ…

Доедешь до моста из одной волосинки…

Хедмæ уæхæн бахъæртдзæнæ:

Фатхъæдæ ’ма тасæуес,

Щибулдза ’ма фудæрхъез…

Доберешься до такого моста:

Из граба, связанного прутьями,

Из сучковатого карагача…

…Бацæуй Уорс хонхæй Сау хонхмæ зæлдагæ халæбæл,–

Цæун æй гъæуй уæхæн хедбæл…

Переезжает он по шелковой нити

С Белой горы на Черную гору, –

По такому мосту надо (было) ему ехать…

Иу ехсы февзыстæн бахæдджæ уыжынæ иу æрдуйы хидмæ…

От одного взмаха кнута ты очутишься у моста с волосок шириной…

Известно, что хид "мост" служит символом путешествия, переправы, перехода из одного состояния в другое; он связывает между собой мир живых и мир мертвых.

В исламе душа после смерти переходит в загробный мир по мосту, который тоньше волоса и скользкий, как лезвие ножа, причем грешники соскальзывают с этого моста и падают в преисподнюю, а праведники успешно преодолевают последнее препятствие на пути к раю.

В речах "Посвящений" встречаются мосты двух типов: один – из дерева, твердого и гибкого (карагача, граба, связанного прутьями), второй – из одной волосинки; из шелковой нити.

Дерево – многозначный древнейший символ. В древней мифопоэтической традиции оно олицетворяло связь "нижнего" и "верхнего" миров, служило как бы перегородкой между смертными людьми и божествами.

Что же касается волоса, то он был символом связи верхнего, среднего и нижнего миров, т.е. фактически символом универсума, и символика волоса совпадает с символикой дороги, а дорога, путь (в загробный мир) были символами судьбы, страдания, боли.

Э. Бенвенист обращает наше внимание на элементы древней семантики u.-e. *pont– "преодоление; дорога, изобилующая опасностями".

С представлением о долгом и трудном пути связаны также набор предметов, которые клали в гроб; погребальная процессия из дома на кладбище; мотив пути в ритуальных плачах.

На первичный синкретизм представлений "путь – мост – водная стихия" указывает и связующий семантический мотив расходящихся значений, определяемый как "труд; неуверенность, опасность". "Это, скорее, переход, который пытаются проделать через неизвестную и часто враждебную местность, путь, открытый богами стремительному движению вод… или дорога, которую выбирают птицы в небе". Водная стихия в тексте обрядовой речи преодолевалась покойником на лошади (бæх); он же является своего рода транспортным средством для передвижения по мосту (хид) как варианту Мирового древа.

Заметим, что рамки газетной публикации не дают возможности более обстоятельно остановиться на иронских и дигорских вариантах речей посвятителя. Но даже это поверхностное знакомство с текстом "Посвящений" подводит нас к мысли разделить высокую оценку М. Шагинян народного шедевра: "…вряд ли во всем мировом фольклоре есть более торжественный и осмысленный обряд, нежели это древнее осетинское посвящение коня".