Песня остается с человеком

После учебы в музыкальном училище здесь, в Осетии, была Московская консерватория, потом – работа в редакции Всесоюзного радио. Труд пришелся по душе. "Легкий жанр", к которому, по общему мнению, принадлежали и советская песня, и разговорная эстрада, и танцевальная музыка, и оперетта, оказался, впрочем, очень нелегким. А работа редактора заключалась в формировании концертов развлекательного направления, в создании постоянных передач, праздничных обозрений и, конечно, в пополнении и постоянном обновлении фонда записей. С каким же удовольствием занимался Чермен своим трудом! Человек исключительно коммуникабельный, он легко находил общий язык с совершенно разными людьми. В числе его друзей были и Р. Рождественский, и Е. Евтушенко, и А. Вознесенский, и Б. Ахмадулина…

Все время нужно было обновлять репертуар. Музыкальная редакция работала с авторами, принимала у них произведения и передавала их для исполнения в эфире. Что-то из этого отсеивалось, а что-то, наиболее ценное, записывалось в фонд, который хранится до сих пор.

К Чермену очень тянулись люди. Ему верили. Знали, что он, не боясь чиновничьего гнева и недовольства, частенько даже идя на риск, готов был постоять за общее дело, за отдельного автора и исполнителя. Так оно и было. Именно Касаев принял самое что ни есть живое участие в судьбе, например, певца Юрия Антонова. Вот как сам Чермен рассказывал об этом, да и о других своих встречах.

Это не пошлость. Это – шлягер

"С Юрой мы были хорошо знакомы еще с начала 70-х, когда он работал в разных ансамблях и был очень популярен. Потом он куда-то исчез, хотя никаких запретов на него не было. Сам исчез. И вдруг приходит ко мне на телевидение, говорит: "Чермен, сделай что-нибудь. Меня никто никуда не берет". Стали вспоминать, какие песни у него есть.

Отобрали "Зеркало". Эта песня сразу же принесла ему огромный успех. Он мне тогда сказал: "Ну, все! Чума пошла! Такой спрос! Меня даже гаишники не останавливают"… А вот Вячеслава Добрынина на телевидение почти не пускали. Лещенко пел его песни, я иногда пускал их в эфир. "Прощай", например. Ведь очень просто и одновременно очень сложно отличить шлягер от пошлости. Когда Юрий Антонов спел "Белый пароход", одна дама с телевидения сказала, что это пошлость, а я ответил: "Нет, это шлягер".

Вокально-инструментальные ансамбли мы тоже отбирали. Из большого количества ВИА мы, музыкальная редакция, сотрудничали с ансамблями "Ариэль" и "Песняры". Это был высочайший уровень! Я был в командировке в Риге и часто встречался с Раймондом Паулсом. Раймонд мне однажды говорит: "У нас на студии "Мелодия" записан замечательный ансамбль. Хочешь послушать?" Я говорю: "Конечно, хочу!" И вот я услышал русские народные песни в исполнении "Ариэля". Я просто в восторг пришел! Когда вернулся в Москву, начал думать, как подать их в эфир, знал, что Сергей Георгиевич Лапин (он был в то время председателем Гостелерадио СССР) не примет такую обработку народных песен. Тогда я пригласил к себе в студию близкого его друга, композитора Никиту Богословского, дал ему послушать, и ему они, конечно, тоже понравились. Я говорю: "Вот, Никита, пойди и скажи Сергею Георгиевичу". После этого все пошло как по маслу".

С "Песнярами" был интересный случай. Я пригласил их на авторский концерт Михаила Матусовского. Они пели "С чего начинается Родина". Я нашел для них еще одну песню – "Вологда" – и передал Мулявину через редактора, что надо эту песню выучить. Он сначала отказывался, но мне удалось его уговорить, и эта песня стала одним из их шлягеров. Кашепаров после исполнения "Вологды" стал просто звездой номер один! До этого звездой у них был Борткевич.

Как-то мне позвонила моя знакомая и говорит: "Ты любишь открывать новые имена. В Ялте был конкурс, и там выступал очень хороший певец, Валерий Леонтьев. Прослушай его". Я согласился, но оказалось, что у Валерия вообще не было студийных фонограмм. Короче говоря, взяли мы какую-то репетиционную комнату, и он пришел со своими музыкантами. Конечно, он нам очень понравился, я тут же познакомил его с Давидом Тухмановым. Мы сняли Валеру для "Голубого огонька". Он спел песню Тухманова "Ненаглядная сторона"…

На блины к Шульженко

С Клавдией Ивановной Шульженко у нас были нормальные взаимоотношения. Она очень часто выступала в Колонном зале, причем всегда нечетным номером. Ни в коем случае четным, такое у нее было правило, и все это знали! И на одном концерте черт дернул Борю Брунова вставить перед ней свой номер. У него был такой хохмаческий номер, где он пел под фонограмму и за Робертино Лоретти, и за Поля Робсона, на трубе играл, как Армстронг. Узнав, что она выйдет восьмой, Клавдия Ивановна взбеленилась, стала с себя концертное платье сдирать. Я никогда в жизни от нее такого не ожидал. Говорю: "Клавдия Ивановна, что вы так нервничаете?" Она: "Это не ваше дело! Никогда мне больше не звоните, я не буду с вами иметь никаких дел!" Повернулась и ушла. Наши отношения на этом закончились. В Колонный зал я ее больше не приглашал. Но снова нас свел случай!

Через некоторое время Колмановский написал "Вальс о вальсе". Было сделано несколько записей солистов Большого театра, но все они не проходили. Песня никак не получалась! Я Колмановского как-то встретил и говорю: "Эдик, дай Клавдии Ивановне эту песню, и она сделает из нее "конфетку". Он задумался, посмотрел куда-то в сторону и говорит: "Пожалуй, ты прав. Позвони ей". Я отвечаю: "Я не могу ей звонить. Лучше ты сам". Колмановский позвонил Клавдии Ивановне, они встретились, песня ей очень понравилась. И, очевидно, он сказал, что это была моя идея, потому что вдруг у меня на работе раздался звонок: "Чермен, ну, сколько можно обижаться, сколько можно сердиться?" Я говорю: "Клавдия Ивановна, Боже сохрани, чтобы я на вас обижался! Мне просто было очень неудобно перед вами, что так получилось. Я боялся вас тревожить". – "Нет-нет, вот сейчас Масленица, приходите ко мне на блины". Я пошел к ней на блины, и взаимоотношения у нас восстановились.

Крестный отец "Дня Победы"

Кто из наших современников не знает о том, что песня "День Победы" (композитор Давид Тухманов, слова Владимира Харитонова) вот уже несколько десятилетий является непременным знаковым атрибутом торжеств по поводу завершения Великой Отечественной войны! Однако путь к нашей многомиллионной аудитории песне распахнул все тот же заведующий редакцией музыкальных программ Всесоюзного радио Чермен Касаев. Он понимал, что на карту поставлено все, в том числе и его карьера на Гостелерадио. Как это было? Об этом интересно рассказывает Вадим Соловьев, хорошо знавший нашего Чермена.

...Шел 1972 год. Телевидение входило в зенит своей популярности. Партийные и государственные органы чрезвычайно бдительно следили за содержанием программ, используя во многом схему контроля и отбора лучших произведений на Всесоюзном радио.

Однажды на прослушивании появился молодой композитор Давид Тухманов. Он сел за рояль, а его жена впервые исполнила пока еще никому неизвестную песню. Прозвучали последние аккорды. В зале – минутная тишина, предвестница того, что "День Победы" раскритикуют в пух и прах.

И вот началось: "Это безобразие!.. Песня на патриотическую тему сама по себе не может иметь ритмический рисунок фокстрота!.." Подхватили другие: синкопы на подобный текст недопустимы, это профанация, надругательство и так далее.

Чермен же почувствовал большое будущее песни. Однако к его мнению не прислушивались, в голосовании победило злобствующее большинство. Но Касаев понимал, что если вот сейчас он отразит эту ситуацию в протоколе заседания редколлегии, то и сам композитор вряд ли вспомнит еще когда-нибудь о своем истинном шедевре.

И тогда Чермен Касаев принял решение – опустить в протоколе сам факт прослушивания песни. Немногочисленные, но все же сторонники нашлись. Никто не выдал его. Потребовался еще не один год, чтобы сломить сопротивление власти предержащих.

И вот в этих условиях Чермен начинает раскручивать "День Победы". С огромным риском для себя. Когда наступала минута исполнения этой песни, он давал команду отключить радиотрансляцию. На тот случай были припасены заготовки, с помощью которых "забивались" время исполнения и последующие бурные овации. Так "День Победы" покорял публику в режиме советского "андеграунда". Наряду со Львом Лещенко песню исполняли Краснознаменный ансамбль песни и пляски имени Александрова, другие певцы и коллективы.

"День Победы" все же "вырвался" к народу на традиционном новогоднем конкурсе песни Центрального телевидения. Успех небывалый – многократного исполнения на бис на таких концертах еще не видывали (впрочем, как и в последующем). Организаторам гала-шоу пришлось пойти на исключение. Горячо благодарили Чермена Касаева поэт – автор слов – и композитор, они были готовы бросать Чермена в воздух на руках! Касаев был сам рад не меньше. На 30-летии Дня Победы песня звучала повсюду, она стала любима и ветеранами, и молодежью…

Популярными нас сделал Чара

Чермен Владимирович очень любил и ценил отечественную песню. Он не раз повторял: "Как было бы правильно, если бы у нас, как во Франции, например, квотировали пропаганду своей музыки и зарубежной по принципу 70 на 30 процентов. Зайдите в библиотеку, возьмите "Антологию советской песни", полистайте ее, прослушайте у фортепьяно, вы столько найдете потрясающих, просто невероятных песен! Конечно же, не стоит упрекать ни в чем наших современников, но все-таки, согласитесь, как мало теперь делается для того чтобы активно пропагандировать высокое искусство".

Многие популярные советские исполнители были безмерно благодарны Чермену Владимировичу. Его друг Иосиф Давыдович Кобзон как-то сказал: "Да, дорогой наш Чара... Я побывал на месте его упокоения во Владикавказе, совсем скоро у меня по маршруту опять будет Северная Осетия. Я обязательно снова приду к его могиле, чтобы низко поклониться любимому другу. Да, не спорю, были и другие интересные редакторы – Дина Голуб, Вера Малышева. И не только они. Было очень много людей, преданных музыке, песне и исполнителям. Они были незаметными. Вот мы, певцы, такие были все популярные-популярные... А кто нас такими сделал? Вот, скажем, вышло бы в эфир: "Песня под редакцией редактора такого-то"? Нет же этого, к сожалению. И так же, когда мы восхищаемся спортсменами, которые берут высоту или там секунды показывают, мы восхищаемся, но не говорим: "А воспитал этого спортсмена такой-то тренер". Сколько же сделал для незабвенного Муслима Магомаева или для меня, к примеру, все тот же Чермен Касаев... Его заслуги в нашем становлении поистине неоценимы..."

Человек, преданный своему делу, смелый, не раз вступавший в борьбу с чиновниками от культуры, в быту Касаев был удивительно непритязательным. После смерти жены продолжал очень скромно жить в малогабаритной московской квартирке, оставаясь подвижником, – трудился практически на общественных началах. Звание "Заслуженный работник культуры Российской Федерации" было предметом его гордости. Он его действительно был достоин – такой титанический труд не могли не отметить... А когда Чермен Владимирович заболел, переехал из столицы сюда, на свою малую родину, где по-прежнему жили его близкие родственники. Замира Иосифовна и ее сын Алан Цогоев – доктор медицинских наук – окружили своего брата любовью и заботой, сумели скрасить и облегчить последние дни его жизни. А после ухода Ч. Касаева в 2006 году осталось огромное наследие из произведений его многочисленных учеников и друзей, с которыми он всегда был рядом и беззаветно служил высокому искусству – нашей отечественной музыке. И это поистине бесценно! Это – навсегда!..