Если называть вещи своими именами, то научному осетиноведению повезло. Богу угодно было, чтобы в свое время появились на свет три титана мысли, три выдающиеся личности, чтобы создать и вынести его на своих могучих плечах и сделать достоянием мировой науки. Кому в Осетии не знакомы эти имена: ШЕГРЕН, МИЛЛЕР и АБАЕВ? Перед их светлыми именами мыслящему осетину надобно преклонять голову, как перед Всевышним.

Большое значение имеет отношение автора к исследуемой теме: пишешь ее по необходимости, заказу, чтобы отчитаться, или делаешь ее по зову сердца, вкладывая в дело всю душу. Как и наш великий соотечественник В.И. Абаев, двое других иностранцев также писали свои работы, вкладывая в них всю душу свою, получая огромное моральное удовлетворение. И этим во многом объясняются их феноменальные научные достижения.

Когда исполнилось четверть века со времени выхода "Осетинских этюдов", в ответ на теплые приветствия осетинской интеллигенции Всеволод Федорович Миллер писал: "Заинтересовавшись сначала осетинами, как потомками аланов и сарматов, я из личных сношений с ними во время моих поездок по Осетии вынес самые отрадные впечатления. Я увидел перед собой народ живой, способный, интеллигентный, бодрый, несмотря на часто тяжелые условия существования, стремящийся к просвещению… эти свойства вашей народности возбудили во мне к ней искреннее сочувствие, которое руководило моими дальнейшими занятиями, направленными время от времени к Осетии".

И академик Шегрен, о котором речь пойдет ниже, по возвращению с Кавказа в Санкт-Петербург писал: "При всем том я имел удовольствие оставить Кавказ с тем внутренним убеждением, что успел сделать все, что было мне только возможно, и в исходе 1837 года возвратился в Петербург, совершенно лишенный зрения на поврежденном уже прежде глазе, и почти с отмороженными от жестокой зимы на возвратном пути членами, но обогащенный изобильными и по возможности достоверными материалами к пространному грамматическому изложению осетинского языка по двум главным наречьям, тагаурскому и дигорскому".

Эти два иностранца оказались единственными из многочисленных ученых, побывавших в Осетии, которые заговорили на языке изучаемого народа.

А.М. Шегрен был необыкновенно одаренной личностью. Подумать только: приехать в совершенно незнакомую страну и за два года написать не просто книгу об истории, географии, ботанике, а научную грамматику объемом почти в тысячу страниц о языке незнакомого народа, мог только очень талантливый человек, к тому же обладавший редким трудолюбием! А эти способности у Шегрена обнаружились в совсем молодом возрасте.

Швед по национальности Андреас Йохан (официально Андрей Михайлович) Шегрен родился в семье сапожника 26 апреля 1794 г. в финской деревне Сит-тикал близ г. Иитти. Сперва были учеба в начальной школе, затем – гимназия в Порвоо, наконец, университет в Турку. Проявив необыкновенные способности в изучении языков, студент Шегрен уже владел кроме финского и шведского современными языками европейских народов, а еще – классическими и восточными. По окончании вуза получил звание доктора философии и в следующем, 1820 г. отправился в Санкт-Петербург (тогда Финляндия входила в Российскую империю).

Вскоре ученые круги столицы обратили внимание на молодого полиглота и он получил место библиотекаря в научной библиотеке. Одновременно начал заниматься углубленным изучением родных для него финно-угорских языков. Параллельно с научными успехами шел и карьерный рост: он был избран адъюнктом, затем (был избран) – экстраординарным академиком Российской Императорской академии наук.

В 1834 г. в научной биографии Андрея Михайловича Шегрена появился Кавказ. Формальным поводом послужили необходимость лечения травмированного еще в детстве глаза и продолжение исследования финно-угорских языков (Кавказ считался одним из регионов проживания носителей этих языков). На деле же планы Шегрена был куда более амбициозными. В ту эпоху практически мало что было известно о языках народов Кавказа. Послушаем самого ученого: "Обнять теперь надлежащим образом все языки народов Кавказа было бы дерзкое, самонадеянное предприятие… По сию пору ни одно наречие не представлено во всех своих свойствах и не исследовано с надлежащей полнотой. Грамматическое разложение и рассмотрение отдельных кавказских языков есть еще предмет непочатой, ожидающий возделывания". И далее: "Кроме татарского и грузинского языков, составляющих для меня и цель, и средство, я займусь еще, в особенности осетинским, который, имея общую важность, для меня любопытен по отношению, какое он имеет к прежним моим занятиям". Забегая вперед отметим: в ходе работы изучение осетинского языка из второстепенного, побочного занятия превратилось в главное дело ученого.

Причины тому были разные, и среди них – следующая: в ту пору предков осетин одни ученые считали славянами (племена ясов и аланов Ломоносов относил к "словенскому либо чудскому поколению"), другие – финно-уграми.

После детального изучения и критического осмысления трудов своих предшественников по осетинскому языку Герхарда Миллера, Яна Потоцкого и Юлиуса Клапрота Шегрен приступил, как он писал "к точнейшим исследованиям осетинских нравов и обычаев и в особенности свойств и конструкции языка осетинского, равно как преданий, религиозных мнений и народных песен…" При этом он подчеркивал пользу и нужность своих изысканий. Важно отметить, что планы его научных изысканий были одобрены и поддержаны руководством Академии наук.

Вот с такими планами и намерениями в сентябре 1835 г. Шегрен прибыл в административный центр Кавказского края – Тифлис. Ученый начал предвари-тельное знакомство с грузинским, армянским, кабардинским языками, языком удин. Тогда же произошли более подробное знакомство с работой Клапрота об осетинах, обнаружение в ней серьезных недостатков, они заставили его познакомиться со всей существовавшей литературой об осетинском народе, богословскими книгами в переводе на осетинский язык: "Утренние молитвы", "Богослужение", "Грузино-осетинский букварь" И. Ялгузидзе и др.

В апреле 1836 г. он поехал во Владикавказ, чтобы в осетинской языковой среде продолжить свои занятия. Здесь к нему в качестве помощников и переводчиков были прикреплены выпускник Тифлисской духовной семинарии осетин Тасо Жукаев и протоиерей Шио Двалишвили – член Осетинской духовной комиссии. Помощники его оказались славными людьми и обеспечили успехи Шегрена. Уже после месячного пребывания во Владикавказе в письме к другу Андрей Михайлович писал: "В осетинском языке я овладел, наконец, достаточно солидной базой, чтобы издать что-либо серьезное… Полагаю, мне удастся в свободное время подготовить, как для личной, так и общей пользы, новые материалы, которые в будущем помогут в изучении осетинского языка".

После двухмесячной интенсивной работы, с июля 1836 года до весны 1837 года, Шегрен совершил путешествие по Северному Кавказу и Крыму. Возвратившись из поездки, с юношеской энергией продолжив свои изыскания в области осетинского языка. С каким воодушевлением он работал в те дни, видно из его письма Х.Д. Френу в Санкт-Петербург: "Близок к завершению первоначальный набросок осетинской грамматики. Я радуюсь этому, как ребенок то ли из-за самой работы, то ли еще больше из-за новых перспектив, которые эта работа мне обещает в сравнительной филологии. Уже сейчас многие вещи в древних классических языках мне представляются более ясными или совсем другими, чем я их представлял до сих пор, или которые я никогда не предполагал увидеть".

Воодушевляло ученого в работе и то, что чем глубже он вникал в исследование осетинского языка, тем становился более уверенным: осетинский язык – "вне всякого сомнения, самый важный из языков Кавказа из-за его связи с основными языками Европы и Азии большой индоевропейской группы".

Однако для окончательного завершения своих изысканий Шегрену не хватало материалов по дигорскому языку. Поэтому он решил совершить поездку в Западную Осетию не только, чтобы "изучить их язык, но также собственными глазами увидеть и изучить на месте повседневный быт осетин в самой отдаленной части края". Поездка оказалась недостаточно удачной. Во-первых, из-за проблем с переводчиками он не смог выполнить в полном объеме поставленную задачу. Во-вторых, из-за необходимости срочно прибыть в Тифлис ученый совершил переход через Главный Кавказский хребет (Гебский перевал) из Стур-Дигоры в город Они. О том, что испытал ученый во время этого изнурительного перехода, можно судить из его же слов: "Неописанных трудов и опасностей нам стоило спускаться по снежной крутизне. От лучей солнца, на полдне уже катившегося, снег стал так рыхл, что не было возможностей на оном никак держаться… Засыпаемый с головы до ног талым снегом, часто я почитал минуту последнюю в жизни моей… Отдохнув на камне и мысленно принесший Всевышнему благодарение за спасение меня от очевидной опасности, я продолжил спускаться по каменьям, опираясь на палку и будучи поддерживаем со всех сторон осетинцами, имевший ежеминутно смерть перед очами".

С такими приключениями Шегрен прибыл в Тифлис. Оттуда через Владикавказ, Екатериноград и Георгиевск – в Пятигорск, затем – в Кисловодск. В итоге в конце декабря 1837 года – через Ставрополь выехал в Санкт-Петербург. Так завершилась кавказская эпопея Андрея Михайловича Шегрена.

В Петербурге ученый продолжил работу над завершением грамматики осетинского языка. Поторапливали его и друзья по Владикавказу; в книге об осетинском языке нуждались и в Тифлисской семинарии, и в духовном училище и церковноприходских школах Осетии, в которых уже наладилось его изучение.

Наконец, 1844 год принес в Осетию радостную весть: в Санкт-Петербурге вышла из печати долгожданная "Грамматика осетинского языка с кратким двуязычным осетинско-русским и русско-осетинским словарями". В том же году в переводе самого Шегрена книга была издана и на немецком языке.

Это было большое событие в культурной жизни нашего народа. Общий объем книги составил 960 страниц. Из них в первой основной части на 560 страницах вслед за пространным предисловием о работе над книгой следует подробное исследование грамматического строя осетинского языка от фонетики до синтаксиса. Вторую часть составили словари.

"Грамматика" Шегрена произвела настоящий фурор в научных кругах России и Европы. Книга поспособствовала росту научного авторитета его автора, выразившегося в том, что он был избран ординарным академиком Санкт-Петербургской Императорской академии наук и произведен в статские секретари. Спустя два года после выхода книги, в 1846 году, на торжественном собрании всех пяти академий Королевского французского института из десяти представленных на конкурс работ по сравнительной филологии имени Вольнея победила "Грамматика осетинского языка" Шегрена, а автору была вручена золотая медаль. И это еще не все: за книгу об осетинском языке Андрей Михайлович был награжден датским орденом Данеберга III степени, врученный ученому самим королем.

Что же касается непосредственно Кавказа, то здесь также нашлись интеллектуалы, которые с восторгом встретили капитальный труд Шегрена. Их мнение предельно ярко выразил на страницах тифлисской газеты "Закавказский вестник" известный грузинский ученый П.И. Иоселиани. Научный подвиг Шегрена был сравнен им с подвигом Прометея, а автор книги назван историческим лицом для всего Кавказа. По мнению того же Иоселиани, за свой величайший труд Шегрен "должен быть назван "героем народным и благодетелем для всего племени иронов, под которым именем известны себе осетины".

Непреходящее значение имел выход "Грамматики" и для зарождавшейся интеллигенции Осетии. По словам Абаева, эта книга разбудила дремавшие силы одаренного народа.

Великой услугой Шегрена – вернуть осетинам письменные традиции и книжные знания – воспользовались первые представители осетинской интеллигенции: на осетинском языке стали появляться книги церковно-богослужебного характера, само богослужение тоже проводилось. Сам Андрей Михайлович из Санкт-Петербурга продолжал интересоваться Осетией и осетинами. Видные представители церкви в Осетии, призывая к необходимости распространения грамотности среди населения, с удовольствием отмечали, что уже "есть между осетинами и лица, получившие достаточное образование и знающие грамматически как свой, так и русский язык, готовые потрудиться на пользу своих соотечественников в деле распространения между ними национальной грамотности".

Вторая по значимости заслуга Шегрена перед осетинским народом – создание для него алфавита, азбуки. Первым творцом осетинской азбуки на основе грузинской графики был Иоанн Ялгузидзе. Разработанной им еще 1820 г. азбукой пользовались в Осетии до 1836 г. Когда Шегрен приступил к исследованию осетинского языка, перед ним всплыл вопрос об алфавите. "Мне надо было избрать алфавит, или русский, или грузинский", – писал он. В мае 1836 г., спустя месяц после приезда во Владикавказ, Шегрен сообщил своему другу в Петербург, что уже подготовил в общих чертах осетинский алфавит на основе русского. Вопрос был весьма актуальным для своего времени.

Особенностью этого периода в истории Осетии является то, что научные исследования осетинского языка разработка для него алфавита на основе русского языка, имели не только научное, но и практическое значение. Местное духовенство, которое занималось просветительской деятельностью, сразу обратили внимание на трудности в обучении детей Закону Божьему на основе грузинского алфавита. Поэтому был поднят вопрос о замене его русской графикой, и Экзарх Грузии принял оперативное решение. "Обучение детей горцев грузинскими буквами как вовсе не нужное совершенное отменить". Спустя годы переход на русскую графику был одобрен В.Ф. Миллером. Говоря о проблеме выбора графики, он обосновал, почему одобрил русскую графику. Во-первых, осетины пользовались азбукой более 40 лет, на ней было напечатано много духовных книг и учебников. И, во-вторых, русская графика в типографском отношении представляла больше удобств. "Нам, – продолжал Миллер, – пришлось только критически проверить азбуку Шегрена и внести в нее некоторые изменения, чтобы достичь большей точности в передаче осетинских звуков".

При создании своего большого труда по осетинскому языку Шегрена не покидала мысль о практической пользе произведения, он подчеркивал, что "способ к узнанию осетинского языка не менее должен принести пользы и учителям в таких кавказских учебных заведениях, в которые стали поступать осетинские дети, которых число со временем еще более умножится, и, особливо, если самый их язык сделается, как и должно быть, особым предметом учения". Эти пожелания Шегрена оказались пророческими: количество школ и учебных заведений, в которых изучался осетинский язык, росло постоянно.

Дала ли Осетия достойную оценку научному подвигу Шегрена? Боюсь, что нет.

Хорошо, что к 200-летию со дня его рождения издана часть осетинских исследований. Ученый оставил 18 объемистых томов дневниковых записей, в которых о кавказском периоде его жизни много интересного. То, что из этих записей касается пребывания ученого в Осетии, перевела со шведского и опубликовала Т. Хетагурова. Полностью же кавказоведческие исследования ученого в 2010 г. были подготовлены и изданы Институтом восточной литературы: тексты и исследования, в их числе – и полностью вышеупомянутые дневниковые записи и письма ученого с Кавказа. За этот колоссальный труд главный научный сотрудник института А.И. Алиева, известный фольклорист, выступившая в издании как составитель, автор предисловия и комментариев, заслуживает признательности осетинского народа.

В своем восторженном отзыве об осетинской грамматике Шегрена газета "Закавказский вестник" писала о нем: "…дав осетинскому языку направление и настроение и установив его законы, Шегрен "воздвиг себе памятник на все времена существования языка"…

А что же мы, по прошествии стольких лет, когда роль этих ученых в осетиноведении еще более высветилась и осознана всем нашим цивилизованным обществом? Не говоря уже о памятниках, даже бюсты их не украшают улицы и скверы наших столиц. Их именами названы улицы во Владикавказе, но это и все.

Имя и дела академика Андрея Михайловича Шегрена заслуживают большего внимания со стороны властных структур Северной и Южной Осетий, научных кругов и всей осетинской общественности.