Родился я в 1943 году в большом красивом селе Виноградном (это бывшая немецкая колонка Гнаденбург). Хорошо помню трудное послевоенное время, тогда все дружно трудились в колхозе им. Карла Маркса. Летом в селе как будто все вымирало: люди были в поле – шла уборка урожая, даже дети собирали колоски. Лозунг был такой: "Уберем урожай до единого зернышка!"

В селе было четыре Марфы: Марфа Паневкина жила на главной улице – Советской. Марфа Серенко, Марфа Мушкина и моя родная тетя Марфа Потехина – на улице Мельничной. У Паневкиной и Серенко мужья не пришли с войны, они были вдовами, а у Марфы Мушкиной был муж Егор, покалеченный войной, хромой, контуженный, он работал контролером в сельском клубе, отрывал корешки билетов, когда показывали кино, гонял нас, пацанов-безбилетников, всеми путями старавшихся попасть в зал.

Тогда это было для нас чудо! Моя родная тетя Марфа была намного моложе других Марф, ее в селе так и звали тогда: "молодая Марфа", она работала в колхозе дояркой, была ударницей, комсомолкой, активисткой. (Такие тогда были слова, характеризующие человека). Ее посылали учиться на курсы животноводов в селение Дигора – это по тем меркам было очень далеко. Она с отличием окончила эти курсы и была старшей дояркой, помощницей зоотехника на ферме.

Рассказывала такую историю.

Рано утром к ней пришла соседка Марфа Мушкина и просит:

– Помоги, Марфушка, голова у меня прямо раскалывается, всю ночь не спала, ну, прямо спасу нет, может, у тебя есть какая таблетка от головы?

– Да я бы рада помочь, – отвечает ей тезка. – Но нет у меня такой таблетки, это надо в амбулаторию обратиться, там помогут.

– Не работает она сегодня, выходной. Может, совет какой дашь, ты же на курсах училась в самой Дигоре. Что делать, я уже голову перевязала, но не помогает… Ой-ей-ей…

– Ну, те же курсы были для животноводов, как скотину лечить, а не для людей… Не могу помочь…

В обед снова пришла соседка с той же просьбой: "Ну, хоть полтаблеточки дай, может, где-то в столе завалялась, в ящичке". И снова получила отказ.

И вечером пришла тетя Марфа к молодой Марфе, и та не устояла, у самой уже от этих визитов голова разболелась, впору свою голову завязывать.

– Вот, держала для себя на всякий случай (нашла она в узелке завязанный пурген. Но не сказала, что это слабительное). – Так уж и быть, поделюсь, – и разломила таблетку пополам.

Утром пришла тетя Марфа Мушкина к Марфе Потехиной: "Ну как же тебя благодарить?! Помогла твоя таблеточка, сегодня всю ночь спала, так полегчало, Марфушка-соседушка. Вот что значит грамотная ты, не зря на курсы ездила в Дигору! Хорошо тебя там научили.

– Ну, какая там благодарность? Главное – полегчало! По-соседски живем, помогать надо друг другу. Я вам, вы – мне.

* * *

…Было время, когда поэта Сергея Есенина запрещали читать, в школьной программе его не было, даже в библиотеке книгу было не взять. Но я очень любил стихи и видел книгу в синей обложке, хорошо помню, у своего друга Толика Джерапова. Его отец был в колхозе парторгом. Не знаю, то ли Толик выпросил эту книгу у отца, то ли просто так взял, и мы читали ее. Такие стихи там певучие, искренние, читаешь и видишь лес, природу, животных. Запомнилось стихотворение "Корова".

Хорошо знал, что моя тетя Марфа любит животных, разговаривает с ними, и принес книжку Есенина показать ей, пусть прочтет. Есенин пишет там своей сестре Шуре: "Как живет наша корова, грусть соломенную теребя?" Это надо же так сравнить: сена не хватало ей, хорошо хоть солома была тогда…

– Мне, Саша, сейчас некогда со стихами, вот вечером управимся, коров подоим, соседки ко мне придут, тогда и почитаем стихи, обсудим. Ты оставь эту книгу, да не беспокойся, никуда она не денется.

Утром зашел к своей тетушке. Всегда приветливая, а тут прямо с укором взглянула на меня, высказала: "Ну, что ты наделал, Саша?! Собрались соседки мои – Надя Мовсесова, Нина-иранчиха (она вообще-то была Мушарапова, но замужем за Андреем шахбази-иранцем, так и звали ее "иранчиха"), тетя Маруся, моя крестная, Мерида Каргинова (замечу, что тогда не было и в помине домов дружбы, люди жили просто, никто и не заикался, какой ты национальности, может, просто подшучивали, да едой всякой немудреной обменивались, чай калмыцкий пили вместе, чурек осетинский пекли, угощали). До слез проняло это стихотворение. Читали, вначале носами шмыгали, а потом уже навзрыд плакали. Как же нам стало жалко корову!" Заметил, что у моей тетушки глаза опять покраснели...

Такая вот история.