У истоков открытия кобанской археологической культуры стояли многие личности. Соответственно разным был их вклад в открытие и популяризацию новой культуры – от выдающегося до самого скромного, но если бы не было и такового, то, как знать, услышал бы когда-нибудь мир о Кобане? Сами об этом не догадываясь, пусть малый, но очень пришедшийся ко двору вклад и внесли Хабош (Дударико) Дударович Кануков и Казимир Игнатьевич Ольшевский. Но если Хабош Кануков уже вошел в историю, то имя Ольшевского мало кому известно.

Его роль с самого начала была недооценена, поэтому было бы справедливым вспомнить и рассказать о К. И. Ольшевском в год 150-летия со дня открытия кобанской археологической культуры.

Все началось с того, что в 1869 году на земельном участке Хабоша были обнаружены во множестве блестящие желтые предметы. Сначала их приняли за золото, но это была бронза. С богатством, свалившимся на голову, надо было что-то делать. Молодой человек понял: нужен деятельный, опытный, а главное, честный компаньон. Можно только подивиться его чутью, когда он (или кто-то другой, суть не в этом) нашел такого человека – владикавказского военного инженера Казимира Игнатьевича Ольшевского. Европейски образованный и воспитанный поляк оказался неоценимым человеком. Он прекрасно поладил не только со своим компаньоном, но и с начальством – Московским археологическим обществом (МАО) в лице четы Уваровых и Императорской археологической комиссией (ИАК) в лице графа А.А. Бобринского. А это было непросто, ибо отношения между теми были натянутыми. На вопрос, что лежало в подоплеке сотрудничества Канукова и Ольшевского, совершенно разных по воспитанию, культуре и темпераменту людей, частично ответила патриарх кавказской археологии П.С. Уварова: "Более же других в этой местности поработал вышеупомянутый Хабош Кануков, который, живя на месте, составил себе из раскопок доходный промысел и добыл из могильника массу предметов, обогативших главным образом Сен-Жерменский музей близ Парижа, музеи в Лионе и в Вене и частные собрания Вирхова в Берлине, К. И. Ольшевского, А. В. Комарова и графа А. А. Бобринского".

В 1869 году Хабош сделал самый важный не только в своей жизни, но и для открытия новой археологической культуры шаг – вместе с Ольшевским повез свою коллекцию бронзы в Тифлис, в Кавказский музей (ныне – Государственный музей Грузии им. акад. С.Н. Джанашия). В музее значения коллекции не придали и она пролежала там 8 лет. В 1877 году в Тифлис приехал член МАО Г.Д. Филимонов. Увидев коллекцию, профессор оценил ее значение и как только представилась возможность, выехал в Терскую область на раскопки. За ним потянулись во Владикавказ и Кобан другие исследователи. К тому времени Канукова "просветили" и он успешно торговал раритетами. В 1881–1883 годы во Владикавказе и Кобане все чаще стали появляться русские и иностранные археологи. Упомянув о музее в Лионе, нельзя не сказать о его директоре Эмиле Шантре. Подозреваем, появлению в Кобане Шантра поспособствовал Ольшевский, иначе чем можно объяснить тот факт, что часть находок француза оказалась в его коллекции?

Ценя и уважая Казимира Игнатьевича как достойнейшего человека, П.С. Уварова какое-то время считала его увлечение археологией любительским занятием. Вспоминая о V археологическом съезде в 1881 году в Тифлисе, она писала: "Кавказцы принялись усердно за работу, соединились в одну общую дружную группу вокруг деятельного директора Тифлисского музея Радде и просвещенного любителя-иконописца князя Трубецкого. К ним примкнули и собиратели местных древностей – инженер Казимир Игнатьевич Ольшевский и неутомимый гробокопатель Байерн, давно живущий на Кавказе".

Такого же мнения придерживался А.А. Бобринский, хотя в его кавказской переписке Ольшевский упоминается чаще других респондентов из Терской области: "Среди коллекционеров кавказских древностей… наибольшую известность получило собрание К.И. Ольшевского. Казимир Игнатьевич, инженер, проработавший большую часть жизни на Северном Кавказе, там по примеру А.С. Уварова и Р. Вирхова увлекся как археолог-любитель раскопками".

Позже П.С. Уварова, как и Бобринский, переменила свое мнение. Перечисляя имена знакомых ей профессиональных археологов, она упоминает Ольшевского. В.В. Кропоткин в книге "Клады римских монет на территории СССР" писал: "В 1880 году в с. Чми в ущелье Суаргома К.И. Ольшевский нашел в катакомбе динарий Августа". Стало быть, у Ольшевского талант к искательству был заложен изначально. А.А. Бобринский писал: "Он скупал находки древностей у местных жителей; таким путем собрал во Владикавказе богатую коллекцию древностей из 3000 предметов, поступившую отчасти в Эрмитаж, отчасти – в московский Исторический музей. Скупая находки из разрушенных могил у местного населения, К.И. Ольшевский тем самым поощрял горцев к грабежу могильников, но в то же время сохранял для потомков ценные экспонаты, которые могли переплавить или просто выбросить местные жители".

В письме А. А. Бобринскому преподаватель Владикавказского реального училища В.И. Долбежев просит посодействовать охране древностей в Терской области, где памятники гибнут в результате торговли, заведенной К.И. Ольшевским и московскими профессорами. Надо признать, Василий Иванович более преуспел как компаньон Хабоша, нежели Ольшевский – нашел выгодного покупателя в лице всемирно известного врача-патолога Рудольфа Вирхова.

Частная жизнь Ольшевского осталась в тени. Когда и где родился, как выглядел, был ли связан узами Гименея и с кем именно, было ли у него потомство, чем вообще, кроме строительства дорог, занимался?

Впервые имя Ольшевского появилось на слуху в 1852 году, когда он завел в Алагире уникальный сад. Лесничий В.В. Маркович, поселившийся в Алагире в 1893 году, за год до смерти Ольшевского, писал о нем как о большом любителе флоры и обладателе обширного сада и оранжереи.

Военный инженер жил на два дома, на что указывает П.С. Уварова: "Во Владикавказе ожидал нас Казимир Игнатьевич Ольшевский… Несколько дней спустя распорядительный и любезный Казимир Игнатьевич Ольшевский повез нас по Военно-Осетинской дороге до урочища Св. Николая... Казимир Игнатьевич, один из крупнейших владетелей Алагира, имеет в самом селении дом и известен своим лучшим в околотке фруктовым садом".

В 80-е годы XIX столетия "Терские ведомости", публикуя фамилии меценатов, с завидным постоянством указывали на имя Ольшевского: "Все дают по полтиннику-рублю, а Ольшевский и бароны Штейнгели и Грозмани – по 5 рублей". Отчеты комитета Владикавказского общества вспомоществования учащимся в 80-е годы неизменно заверялись подписями председателя городской думы Е. Юрковского и секретаря К. Ольшевского. Стало быть, наш герой принадлежал к самым сливкам общества.

В Кавказском календаре за 1871 год указано: "Ольшевский Казимир Игнатьевич, производитель работ на 4-й дистанции 1-го отделения (во Владикавказе) Управления путей сообщения на Кавказе". Так как даже большое жалованье инженера не позволяло щедро тратиться на пожертвования, возникает мысль о том, что у мецената имелся еще какой-то дополнительный источник существования. В.Ф.Миллер в очерке "В горах" писал: "У г. Ольшевского превосходное собрание золотых, бронзовых и железных предметов. Есть несколько ценных золотых монет 5, 6 и 7 веков по Р. X. Нужно заметить, что свое собрание г. Ольшевский с готовностью показывает желающим, так что его дом во Владикавказе как бы заменяет местный музей". Профессор Ф.Х. Гутнов уточняет: "Коллекция К. И. Ольшевского (с. Камунта) состояла из золотых монет византийских императоров". Понятно, что это золото аланов-наемников способно обогатить любого.

Кто унаследовал дом и сад Ольшевского, осталось неизвестным.

Вот и все известные на сегодня сведения об Ольшевском – одном из тех, кто создавал Владикавказу славу культурного центра. Ольшевский, если что и писал, то в эпистолярном жанре. Или это была деловая переписка (отчеты, прошения). Почему тогда Д.Д. Языков внес К. И. Ольшевского (умер 8 декабря 1894 года) в мартиролог "Русские писатели и писательницы, умершие в 1894 году"? Таким образом, даже эта прозрачная сторона жизни остается под вопросом.