Вадим Пухаев «Царство Барастра»

За многовековую историю создания эпоса происходили различные процессы, естественные потери прежних божеств, заимствования и переосмысления новых богов и/или их имен.

Осетинский нартовский эпос – это сказания о героях. Боги функционируют в героических сказаниях, их образы максимально близки типу людей. Это можно рассматривать как проявление этнического характера – у сарматов, алан не было страха перед богами, они были чужды идолопоклонству. Но, возможно, эпос отражает начальную стадию формирования пантеона, этап эвгемеризации. Был такой древнегреческий философ Эвгемер, который считал, что у богов были исторические прототипы, что вера в них возникла из культа реально существовавших великих людей. Превосходя других силою, волею, разумом, они сами при своей жизни, а их окружающие и после их смерти, возводили это превосходство в степень божественной сущности.

Но нарты еще равноправны своим богам, и те активно участвуют в их жизни – на правах почетных гостей, щедрых одаривателей, верных союзников, противников, грозных и не очень.

Два исключения из этого ряда – это Создатель, демиург, Хуыцау (см. "СО" от 26.01.2018 – "Хуыцау") и удаленный от мира живых людей повелитель Загробного мира Барастыр, Мæрдты хицау.

В название статьи намеренно вынесена эллинизированная форма имени иранского пророка и религиозного реформатора Заратуштры в греческой передаче – Зороастр. Однако для данной статьи важно не столько подчеркнуть фонетическое сходство между именем Зороастр и нартовским теонимом Барастыр, сколько обозначить направление исследования – обнаружить зороастрийский след в погребальных ритуалах, представлениях о мире мертвых в нартовских сказаниях. Такие представления традиционно считаются принадлежащими к наиболее архаичным пластам, и их описание в нартовских кадагах может восходить к общеиранским дозороастрийским культам. К ним же восходит и сам зороастризм, ведь Заратуштра, занявший "высокое место в великом братстве пророков", не мог бы проповедовать в полном отрыве от традиционных для его времени и народа взглядов.

Семнадцать великих гимнов, "удивительные по неясности" Гаты Авесты, которые сочинил Заратуштра – сложная система. Это очевидно и с первой попытки чтения и прочтения, и после многократных попыток. Да и Мэри Бойс, признанный специалист по зороастризму, считала эту систему самой трудной для понимания и изучения наверняка не потому, что хотела подчеркнуть ценность предпринятых ею усилий.

Зороастризм, естественно, не сводим к погребальной сфере и похоронной обрядности, но неоспоримо огромное значение, которое этот фрагмент зороастрийского мировоззрения имел. По мнению некоторых исследователей, учения о загробном мире, воскрешении из мертвых в мировых религиях появились под влиянием зороастризма. Возможно, именно Заратуштра расширил привилегии на счастливую загробную жизнь: то, на что могли рассчитывать лишь воины-мужчины, вожди, жрецы, стало "достижимым" для других категорий населения, для детей, а также, что немаловажно, и для прекрасной половины человечества.

И если аланы не были среди "первых учителей и слушателей веры", то со временем эта вера, распространявшаяся наиболее последовательно среди ираноязычных народов, не могла не проникать в аланскую среду, даже если считать, что практики зороастризма были "формально" восприняты и оказали на алан "слабое влияние".

Склепы следует считать весомым материальным аргументом такого проникновения (см. "СО" от 07.06.2019 – "Зæппадз"). Для нашего обсуждения важно допущение археологов, и, в частности, Р.Г. Дзаттиаты, о том, что аланы восприняли какие-то черты или элементы зороастризма, о чём свидетельствуют склепы и склеповый обряд захоронения. Соответственно, об этом же свидетельствуют упоминания склепов в нартовских сказаниях осетин-алан.

Выставление костей в зороастризме связано с запретом на осквернение любой из стихий, может, поэтому в нартовских сказаниях вид героя, убедительно притворяющегося трупом в стадии естественного разложения, не воспринимается как противоестественное зрелище. Ни Бедоха, ни её отец не удивлены, что тело выдающегося члена нартовского общества, каковым Сослан, бесспорно, являлся, остается не погребенным. И если зороастрийский "обычай заключался в том, что труп оставляли в каком-либо пустынном месте, где стервятники и питающиеся падалью звери быстро сжирали его", может, неслучайно так много животных (орёл, коршун, ворон, ворона, волк, лисица), с которыми из последних сил воюет Сослан, истекающий кровью перед своей смертью, на этот раз не притворной и не инсценированной?

Мосты в страну мёртвых есть в разных традициях, но не исключено, что они восходят к зороастрийскому Шинвату, как и узкий мост в нартовских сказаниях, с которого грешники падают и который праведники с легкостью преодолевают. Тем не менее и в своем царстве Барастыр продолжает разделять умерших на хороших и плохих. Общеизвестно, что Добро и Зло – онтологическая оппозиция зороастризма.

Трехдневное бдение и соблюдение поста по покойнику в сказании о рождении Шатаны сопоставимо с зороастрийским (дозороастрийским?) погребальным обрядом. Хæмыц, ушедший на звуки шумной пирушки, нарушил пост в последний, возможно, самый трудный день. Его можно осудить за неисполнение сыновнего долга, а можно вменить ему несоблюдение обычая. Вопрос, который встает в данном контексте: насколько подобное бдение привычно для нартов, или оно совершается по просьбе Дзерассы, иноземной невестки, и соответствует ее вероисповеданию? В другом сюжете у тела покончившей с собой Бедохи горюет Сослан, которому удается оживить невесту с помощью волшебной бусины. Если это тоже соблюдение обряда, то оба эти случая свидетельствуют о роли женщины в нартовском обществе либо об уже наступившем равноправии полов в царстве мертвых.

Обычай жертвоприношения мертвым и его важность хорошо иллюстрируются в сказании о неназванном сыне Уырызмага, ведь Барастыр отпускает ребенка в мир живых именно потому, что никто на земле не справляет по нему поминки.

Важно, что в путешествие мальчик отправляется на коне. Да и сам Бог, должно быть, является верховым или обладателем коней. По крайней мере те, кому он делает одолжение – отпускает на побывку и для решения их незавершенных дел – в благодарность пригоняют ему коней. Все это представления конного или коневодческого народа о загробном мире.

И Сослан в мир мертвых въезжает верхом, объезжает его и также верхом покидает страну Барастыра. Способ путешествия – главное, что отличает нартовского героя от Вираза из "Книги о праведном Виразе". Это популярное зороастрийское сочинение IX-Х вв. н.э. имеет множественные сюжетные параллели с кадагом о путешествии Сослана в страну мертвых. Мог ли пророк и проповедник стать богом и богом загробного мира? На этот вопрос Эвгемер бы ответил положительно. А в иранской мифологии есть пример Йимы (по-санскритски Яма): он был первопредком, первым царем на земле, первым из умерших людей, а впоследствии он становится владыкой подземного царства мертвых.

После сказанного, возможно, нелишне еще раз обратиться к созвучию имен.

В имени Бар-астыра традиционно вычленяется компонент бар- "право", "власть", этимологизируемый из осетинского. Вторая часть через чеченское возводится В.И.Абаевым к имени вавилонской богини загробного мира Аштар. В таком случае, гибридный иранско-вавилонский характер имени может свидетельствовать об усвоении предками осетин заимствованного сакрального образа и его последующем перерождении в мужское божество.

Заратуштра обычно этимологизируется из иранских языков как "обладающий верблюдами". Греческие авторы, как уже говорилось, называют его Зороастром. Интересно, что в таком случае в этом имени уже определяется греческий корень со значением "звезда". Искажение данная форма имени могла претерпеть и в нартовской традиции. Изменение согласного в начале слова могло происходить под влиянием элемента бар-, продуктивного для образования личных имен, теонимов, обозначения класса божественных повелителей и покровителей – бардуæгтæ. При таком допущении этимологизировать теоним Барастыр из собственно осетинского не представляется целесообразным.

"Книгу о праведном Виразе" традиционно сопоставляют с "Божественной комедией" Данте Божественного. Основными препятствиями такого сопоставления считаются труднопреодолимые временной и разноязыкий пространственный разрывы между ними. В качестве возможного источника влияния на сюжет и структуру поэмы приводится история ночного путешествия и вознесения Пророка (исра и мирадж), которая могла распространяться из районов Испании, завоеванных мусульманами. Но и нартовский нарратив, вероятно, можно считать одним из недостающих промежуточных передаточных звеньев, а ираноязычных алан – проводящей средой распространения сюжета. Самым очевидным аргументом здесь можно считать, что мотив умершей любимой женщины и защитницы героя в его трудных жизненных ситуациях в двух других упомянутых произведениях не присутствует. Но данный важный мотив есть в нартовском сказании и в гениальной итальянской поэме, в которой есть и гениальная формула оппозиции зороастризма: "Чем ближе к совершенству каждый станет, Тем ярче в нем добро и злее зло".