Первыми в борьбе с ядерной стихией были пожарники самой станции, прибывшие части войск химической и радиационной защиты, чтобы определить территорию, наиболее опасно зараженную радиацией.

В нашем штабе руководства по ликвидации последствий аварии, возглавляемом первоначально Ставкой Верховного Главнокомандования на Юго-Западном направлении, было с десяток различных отделов и служб по руководству 50-тысячной армией войск химзащиты, радиационной разведки, автомобилистов, войск связи, мелиораторов, военных строителей, тыловиков, медиков; управление авиацией, состоящей из отряда десятка вертолетов армейской авиации, которую возглавлял генерал-майор авиации Николай Тимофеевич Антошкин. В первые недели на острие смертельной схватки с разбушевавшейся ядерной стихией были летчики и химики.

Сейчас уже мало кто знает, что для ликвидации пожара на Чернобыльской АЭС предлагалось подвести шланг с водой из Припяти, зависнуть на вертолете и закачивать в дымящийся реактор воду. "Это почти два километра, представляете какой вес: плюс парусность, вертолет раскачает, он упадет, будет взрыв и новая катастрофа", – вспоминал генерал-полковник авиации Николай Антошкин спустя годы.

Оставался только один выход: засыпать горящий реактор песком, который в требуемых количествах нашли у речного вокзала.

Совсем не по-генеральски Антошкин вместе с другими таскал мешки на борт. Погрузив, тоже прыгал в машину и брал руль высоты. Другого выхода не было. Двести метров, и бортовой радиометр зашкаливал. Вертолеты взлетали и садились почти ежеминутно.

– Возвращавшихся парней рвало. Респираторы у всех были в пыли. На губах привкус металла, языки немели, есть ничего не могли, исхудали неимоверно. Лучевая болезнь. Тогда о ней мало что знали. Одна теория. Ежедневно раздавали летчикам и борттехникам йодистые таблетки.

26 апреля, когда на КП поступила тревожная информация об аварии на атомной станции, командующий авиацией Киевского округа сказал: "Николай Тимофеевич, срочно выезжай на место. Через денек-другой мы тебя заменим". Вернулся генерал лишь через десять суток. В Припять он приехал вечером. Председатель правительственной комиссии по ликвидации последствий аварии на Чернобыльской АЭС, заместитель премьер-министра СССР Борис Щербина был краток: "Ваши вертолеты нужны нам прямо сейчас". Генерал доложил, что ночью вертолетная авиация над объектами работать не сможет. Но уже к утру машины прилетят. Он вспоминает, как вечером 26 апреля стоял на крыше 10-этажной гостиницы "Припять". Поверх генеральской формы был надет легкий летний комбинезон, на лице – лепесток респиратора. Вот и вся защита от радиации. До развороченного взрывом реактора, излучающего невидимую смерть, было полтора километра. На фоне красного зарева в небо уходил огромный конус черного дыма. На долгие годы в памяти застряла фраза, брошенная одним работников станции: "Погибла целая смена, мы все отравлены". Пожарные потушили огонь вокруг реактора, а внутри него все еще горело 2,5 тыс. тонн графита. И этот ядерный горн – раскаленный до ярко-желтого цвета реактор – надо было охладить.

27-го утром с восходом солнца, над Припятью появились два Ми-8, на которых сразу же стали вылетать специалисты. Только сверху можно было посмотреть, что случилось с реактором и что творится вокруг него. К вечеру состав группировки пополнили почти 80 вертолетов, прибывших из Закавказья, Белоруссии и самой Украины. Нужно было забить в развороченное горло реактора пробку из песка, свинца и цемента, чтобы перекрыть путь радиации Подходы с воздуха опасные, мешала 150-метровая труба четвертого блока. На практике определили схему захода, еще раз подняли машины. Работали тройками. Чтобы попасть в цель, вертолет в полете почти зависал над кратером. Борттехник, привязанный в грузовой кабине тросом, подтаскивал мешок к двери и кидал его в горящее жерло. Шесть-семь мешков кинет – весь в мыле". Жарко. На высоте сброса в 200 метров температура 120–180 градусов. Теоретически рассчитывали, что на высоте прохода радиационное облучение в пределах 1000 рентген, а на самом деле оно было в 3–3,5 раза больше.

Николай Тимофеевич стал одним из трех ликвидаторов, кому было присвоено звание Героя Советского Союза.

Ныне Николай Тимофеевич ведет активную общественную работу. С 2002 года является председателем правления Клуба Героев Советского Союза и России столицы и Подмосковья.

Должен выразить глубокое сожаление, что в нашем штабе руководства ликвидации аварии на ЧАЭС никто тогда и не думал вести учет отличившихся офицеров, сержантов и рядовых ликвидаторов, да и в частях группировки этим вопросом никто не занимался. Забыли опыт Великой Отечественной, когда командиры частей писали представления после каждого боя на отличившихся в боях защитников Отечества.

Нам было тогда в той сложной обстановке не до наград и поощрений, стояла главная задача – заткнуть жерло атомного излучения, провести масштабную дезактивацию радиации. К сожалению, годы пролетели, и мы забыли своих истинных героев, чтобы наградить их высокими наградами России хотя бы спустя 35 лет после радиационной катастрофы.

К сведению читателей: из участников-ликвидаторов Чернобыльской аварии лет 10–15 назад было награждено 1700 наших соотечественников – из Осетии всего лишь 52 человека – орденом Мужества, медалями России, но подавляющее большинство героев той битвы за жизнь так и остались незамеченными руководством военкоматов, МЧС, других организаций по сегодняшний день. А ведь они, чернобыльцы, солдаты подразделения особого риска, постарели, им уже за 80 и более лет. Они стали немощными, многие – инвалидами, а две трети ушли в мир иной, оставшись безымянными героями атомного апокалипсиса. Пора вспомнить о живых и погибших за эти годы.

Слава и вечная память героям-солдатам ПОР, павшим за мир на Земле!