Иногда, для большей достоверности, включаю свой диктофон, на ленте которого до сих пор хранятся голоса людей, поведавших об этом мне самому.

Герой Советского Союза Хаджимурза Мильдзихов: "Первым на родной осетинской земле обнял меня сам Кубади…"

– После того знаменитого боя меня чуть было не зачислили в мертвецы. Сначала я попал в город Валдай, в госпиталь. Моя голова и ноги, сильно поврежденные, так отекли, что я не мог ни говорить, ни двигаться. Лежу себе на спине и чувствую, что очень голоден, но ко мне никто не подходит. Один раз кто-то заглянул в помещение и снова долго никого. Вокруг меня, в основном, лежали мертвые, но кое-кто еще стонал. Когда стон прекращался, то это значило, что человек умер. В дальнем углу кто-то закричал: "Таня, береги маму!" и мое сердце чуть не выскочило из груди, я представил свою мать и соседских ребят в Эльхотове, сидящих на заборе.

В моем кармане лежал пистолет – его не наши у меня, когда я поступил в госпиталь, иначе бы обязательно отобрали. От боли я дошел до такого состояния, что уже готов был выстрелить в любого, кто еще заглянет сюда. Сжимаю в кармане пистолет, жду. Вдруг дверь распахнулась, ввалились человек десять, все в белых халатах. Окружили меня, приподняли. Слышу, они говорят: "Ему присвоено звание Героя Советского Союза. Только что сообщили из Москвы. Теперь требуют привезти его туда".

Все сгрудились вокруг меня, осматривают, ощупывают, а я подскакиваю от каждого прикосновения: больно. Меня раздели, отнесли в ванную, вымыли, перевязали раны. На другой день пришел мой лейтенант Глухов и сказал: "Мы подсчитали сколько немцев ты убил в тот день. Целых сто восемь! Такого еще не было. Говорят самому Сталину доложили…"

А я подумал: я должен был стрелять и стрелял, а сколько убил не считал, это же не стаканы с вином. Зачем же еще люди идут на войну?

Вскоре меня перевезли в один из военных госпиталей Москвы, поместили в отдельной палате на втором этаже, окна выходили на солнечную сторону. На второй день ко мне зашел сам начальник госпиталя, велел привести себя в порядок и приготовиться к встрече больших гостей из самого Кремля.

Прошло часа два, дверь распахнулась и на пороге появился… Михаил Калинин. Я узнал его по фотографиям, которые видел раньше. Он, улыбаясь, подошел ко мне, обнял и спросил:

– Как дела, осетин? Поправляемся? Вижу, вижу. Давай, давай, герой. Ты знаешь, что я был на твоей родине?

Он обернулся к сопровождавшим его людям:

– Это горная республика, где много пьют, но представьте себе, совершенно не пьянеют…

Все вместе с ним засмеялись…

От автора. В этом госпитале Хаджимурза пробыл всего несколько дней. Его отвезли в Сочи, но к тому времени враг приближался уже и к этому городу…

В это время в г. Орджоникидзе.

5 апреля 1942 года.

Кабинет Председателя Совнаркома Северной Осетии.

Отрывок из стенограммы заседания.

Протокол №41.

В заседании участвуют Председатель Совнаркома Кубади Кулов, секретарь обкома партии Мусса Цаллагов, заместитель председателя Совнаркома Кирилл Бураев(?), Председатель Президиума Верховного Совета Георгий Гаглоев, прокурор республики Дагка Зангиев, министр внутренних дел Батыр Тегкаев, работники отделов, секретарь по печати.

Председательствующий К. Кулов:

– Дело вот в чем: все вы знаете, что наш земляк Хаджимурза Мильдзихов стал Героем Советского Союза. К сожалению, он получил тяжелые ранения и сейчас находится в сочинском госпитале. И если мы с вами не позаботимся о том, чтобы он выжил, скажу вам заранее, будущие поколения не простят нам этого. Не зря наши предки говорили: народ, который не ценит своих героев, не имеет будущего. Короче говоря, у нас такое предложение: надо во что бы то ни стало привезти Мильдзихова домой, мы сами его вылечим…

Б. Тегкаев:

– Не знаю, как для других, но для меня это предложение – полная неожиданность. Страна в огне, враг наступает. Не дай Бог, но если наши войска будут отступать такими же темпами, то есть опасность, что скоро немцы окажутся здесь. В этом случае поможем мы нашему герою или, наоборот, подвергнем его лишнему риску?..

К. Кулов:

– Прежде всего, товарищ Тегкаев, я не ожидал от вас такого пессимистического выступления. Это, во-первых... А во-вторых, запомните, не сегодня, так завтра враг будет обязательно остановлен. Кто еще хочет высказаться?

Г. Гаглоев:

– Не лучше ли будет написать письмо от имени обкома партии начальнику госпиталя, чтобы они там присматривали за ним как следует?

М. Цаллагов:

– Это не будет лучше, Георгий. Таких Мильдзиховых много и все они для них одинаковые. А для нас он – наш герой, сын Осетии. Надо его привезти.

К. Кулов:

– Я беру на себя обязанность написать письмо товарищу Сталину от имени обкома партии, от имени всех трудящихся с просьбой отпустить его домой. Мне почему-то верится, что он нас поймет. Товарищ Зангиев, подумайте над тем, кого послать за Мильдзиховым…

И снова вспоминает Хаджимурза:

– Помню, это было 11 апреля. В госпитале работала медсестрой местная осетинка Афисса Дидарова. В полдень она, улыбаясь, распахнула мою дверь.

– Хаджи, а к тебе гости издалека. Угадай откуда?

Вслед за ней вошли двое незнакомых мужчин. Я сразу узнал в них осетин. Один, кажется, был

Ханаев, невысокий, голубоглазый. Фамилию другого я уже не помню. Они представились и сказали:

– Немцы подходят сюда все ближе. Тебя собираются перевести на долечивание в Среднюю Азию, но Кубади договорился с Москвой, чтобы отвезти тебя домой. Мы за тобой. А ты сам хочешь этого?

– Конечно, хочу! – ответил я.

Меня поместили в специальный вагон, дали мне охрану, а дома, на вокзале меня встречало все руководство республики. Первым на родной осетинской земле меня обнял сам Кубади и сказал:

– Ма тæрс, Хаджи, æрмæст нæ уæлдæф дæр дæ адзæбæх кæндзæн!..

Режиссер Маирбек Цаликов: "Похоронили прославленного генерала во дворе Осетинской церкви"

– Это было уже в 1944 году. Когда мы, Цаликовы, получили известие о гибели нашего брата под Витебском, то, как это бывает в таких случаях, растерялись. Как быть, что предпринять, для того чтобы его тело не осталось в чужом городе, каким образом перевезти его на родину?

Ночью я долго думал об этом и утром ноги сами понесли меня в сторону областного комитета партии, я почему-то был уверен, что Кубади Дмитриевич что-то посоветует, обязательно поможет. Секретаря его не было на месте, и я заглянул в полуоткрытую дверь. Он меня узнал, быстро встал со своего высокого кресла, вышел мне навстречу, произнес слова соболезнований, потом сказал:

– Очень хорошо, что сам ко мне пришел, а то я уже хотел по телефону тебя искать… Как тебе кажется, не перевезти ли нам его тело на родину?

Я не мог не признаться, что пришел именно по этому поводу, поблагодарил его за такое внимание к нашему генералу. Затем он пригласил меня сесть, а сам нажал на блестящую черную кнопку на стене и через минуту-другую вошел инструктор обкома партии Шамиль Каражаев. Кубади представил нас друг другу и сказал:

– В Витебск полетите вместе. Я час тому назад звонил в Москву, вас там ждут, встретят, помогут во всем. Если что не будет получаться, то звоните лично мне. О вашем приезде в Кремле знают…

Кубади Дмитриевич говорил уверенно, и я его понял: он звонил самому Сталину, только Сталин мог разрешить такое, только Сталин мог понять, что это значит для осетина…

Приехали мы в Москву и первым делом посетили Государственный комитет обороны, где нас ждал генерал-лейтенант Миронов. Он сказал:

– Высшее руководство страны поручило нам помочь вам, так что ни о чем не волнуйтесь, сейчас идите в гостиницу, отдохните, мы сами вас найдем.

Нашли нас через два дня, тот же Миронов известил нас:

– Вас обоих ждет товарищ Щербаков.

Чего-чего, но приема на таком высоком уровне мы явно не ожидали. Щербаков в те годы был одним из секретарей ЦК КПСС. Он поклонился нам и сказал:

– Выражаю глубочайшее соболезнование всему осетинскому народу. Ваш земляк был большим человеком, погиб геройски, честно служил

Отечеству… Мы потеряли крупного военачальника. Он был генералом суворовской школы.

Веришь, Дамир, мне хотелось плакать, по моим щекам предательски скатились две слезинки, а перед глазами встали далекие детские годы, проведенные вместе с Кантемиром, как мы бегали босиком на речку, собирали грибы, как лазали в чужие сады за яблоками…

Для таких воспоминаний времени не было. Щербаков предложил нам сесть и объяснил:

– Ваш Кулов просит, чтобы вам выделили специальный вагон для перевозки гроба с телом генерала, но мы боимся, что ваша поездка слишком затянется во времени. Идет война. Поэтому мы, учитывая особые заслуги ваших земляков в этой священной войне с врагом, решили по-другому. Верховный Главнокомандующий также одобрил наше решение. Смелый вы народ, осетины. Ваш героический земляк похоронен на центральной площади Витебска, рядом с ним положили и его адъютанта. Поклонитесь им обоим и от меня…

На окраине Москвы нас ждал мрачноватый "Дуглас". На таком большом самолете я летел впервые, было непривычно да и, что греха таить, боязно…

Вылетели мы обратно из разрушенного Витебска немедля. Здесь, у себя в аэропорту, нам навстречу вышло много народу, первым гроб понесли руководители республики во главе с Кубади Дмитриевичем. В Орджоникидзе у Дома офицеров состоялся многолюдный митинг, мне казалось, что вместе с Цаликовыми скорбит вся Осетия. Похоронили молодого генерала в тот же день, нашли ему место на кладбище, где Осетия хоронит своих лучших сыновей и дочерей: во дворе Осетинской церкви…

Я всегда и везде говорю: Кубади Дмитриевич позаботился о Кантемире, как о своем родном брате, не зря в народной песне, сложенной в честь моего брата, есть и теплые благодарственные слова о нем. Это был большой человек, хотя после того, как его сняли с работы, некоторые хотели видеть его маленьким.