1922 год для Иосифа ПРУТА стал необычным: именно в это время он почувствовал себя профессиональным литератором: сотрудничал в "Крестьянской газете", в пресс-бюро Центросоюза, в газетах "Кооперативный путь" и "Вечерняя Москва". О чем и о ком писал? О разном, в том числе и о театральных спектаклях, о работе ведущих режиссеров. И еще юноша познакомился со многими знаменитыми деятелями литературы и искусства.

Когда я читала книгу Иосифа Прута "Неподдающийся", честно говоря, очень многое открывала для себя о том необыкновенном времени – о становлении и расцвете нового советского театра и немого кино. И хорошо понимала, что далеко не все дошло до нас. А ведь это было начало той культуры, о которой активно спорили раньше и спорят сейчас. Начало трудное, неоднозначное, полное огромного трагизма и в то же время непередаваемой радости великих экспериментов и открытий.

В гостях у Вахтанговых

Служба в Красной армии многое дала Иосифу. Но продолжать ее по окончании Гражданской войны он не собирался, потому что видел себя совсем на другом поприще. Приехав в Москву, первым делом Прут решил навестить Вахтанговых. Кроме этих людей, знакомых в городе на тот час у него не было. Он шел к ним вовсе не как незваный гость, который, как принято говорить, хуже татарина, а на правах старого друга. Нет, таким человеком являлся вовсе не он, а вот его мама и тетя действительно долгое время были самыми близкими соседями и друзьями детства Жени Вахтангова. Они были ровесниками. А рядом вечно крутились две младшие сестренки мальчика – Соня и Нина. А кроме того, девочки- соседки прекрасно знали и маму Жени – Ольгу Васильевну Лебедеву.

Пращуры и родители самого Иосифа были из Осетии, из Дарг-Коха. Позже перебрались во Владикавказ, а еще через годы – в Ростов, где и появился на свет их сын – Иосиф. Однако всю жизнь считали себя именно владикавказцами. Мама и тетя Прута долгое время активно переписывались с Евгением, это продолжалось почти до начала Первой мировой войны. И как жаль, что потом эта связь как-то сама собой прервалась, а письма не сохранились. Однако для Иосифа соседи по Владикавказу по-прежнему вовсе не казались чужими. Он знал, что в доме друзей семьи его непременно примут как родного. Так оно и произошло.

Прут слышал о том, что Евгений Багратионович – художественный руководитель 3-й студии великого уже в те годы МХТа, Иосиф навел справку о домашнем адресе Вахтангова. И вот он на втором этаже высокого дома в переулке Арбата. Дверь отворил Юрий Завадский – совсем еще молодой артист-студиец. А рядом с ним стоял пятнадцатилетний сын Евгения Багратионовича Сережа. Сам режиссер, к счастью, тоже оказался дома, что случалось так редко. Приход Прута его очень обрадовал. Иосифа поразил

болезненный вид Вахтангова, но он очень старался сделать так, чтобы это не было заметно. Узнав, что юноша – сын подруги его детства, режиссер крепко обнял Прута. Супруга Евгения Багратионовича – гостеприимная Надежда Михайловна, тоже прекрасно знакомая с близкими юноши, напоила гостя чудесным чаем с домашним пирогом. А он рассказал хозяевам дома и Завадскому о своей жизни, смелых планах, о мечте – стать известным профессиональным журналистом. Вначале юноша почему-то решил, что Завадский – родственник Вахтангова, однако Евгений Багратионович объяснил ему, что Юрий – один из лучших артистов третьей студии МХТа и еще его хороший друг.

– А у нас все артисты – самые лучшие! – вставил Сережа. – Вот придете к нам на спектакль – сами убедитесь.

В тот вечер разговорам не было конца. Беседовали, казалось, обо всем на свете! Весело смеялись, вспоминая общее владикавказское прошлое двух семей. Иосиф хорошо знал от старших о театральных постановках, в которых участвовали, кроме самого Жени, и Наденька Байцурова (жена Евгения), и мама с тетей. Именно от них, еще будучи совсем ребенком, Прут не раз слышал о распрях отца и сына Вахтанговых, о том, как Женя с ранней юности возненавидел эксплуатацию любого рода. И еще Иосифу не раз рассказывали о самом Владикавказе, о гимназии, о том, как Женя любил пародировать преподавателей, о первых опытах Вахтангова в области литературы. В рукописном гимназическом журнале помещались его очерки, рассказы. И хотя они не являлись образцами совершенства, в них было столько искренности, простоты, задушевности, понимания человеческого страдания. Так, Женя всегда сопереживал несчастной жизни своей матери, жалел ее, очень сочувствовал. Сестренки – Соня и Нина – по-своему гордились братом. Еще бы! Когда (это было через восемь лет после окончания классической владикавказской гимназии) он учился в Адашевской драматической школе, у него уже сформировался собственный взгляд на искусство. Для Жени истина, добро, красота вовсе не были просто высокими словами. Искусство он считал важнейшим средством для помощи людям в серьезных вопросах жизни. Да что говорить! У него, юноши, был к этому времени даже свой режиссерский и актерский опыт: он сыграл около пятидесяти ролей и поставил более двадцати спектаклей. А все это, признайтесь, было делом нешуточным.

Сергей – единственный сын Евгения Багратионовича – сидел в течение всего этого разговора, почти не шевелясь. Оказывается, он так мало знал о своем отце... А собственно, подросток и видел-то его не очень часто: для папы всегда была отдушиной третья студия при МХТе.

Мечта о большом искусстве

А Вахтангов уже рассказывал Пруту о своей последней постановке, называющейся "Принцесса Турандот" (студийцы как раз готовили новый спектакль по комедии итальянца К. Гоцци). Завадский был в ней исполнителем роли Калафа. Прута поразило отношение Евгения Багратионовича к своему ученику. Несмотря на значительную разницу в возрасте, это были настоящие единомышленники, друзья, понимающие друг друга с полуслова, полувзгляда. Тогда еще Иосиф Леонидович даже представить не мог, что его самого свяжет с Юрием более чем полувековая настоящая, большая дружба. А началом всему станет тот вечер в гостеприимном доме Вахтанговых.

А потом Прут был на одной из репетиций все той же "Принцессы Турандот". Конечно, по приглашению Вахтангова.. Да, это было непередаваемое зрелище. Прежде всего, гость был поражен преображением самого режиссера. Тот, уже совсем больной, исхудавший, осунувшийся, был воплощением энергии, искрился юмором, задором, старался создать удивительную обстановку всеобщей радости, к исполнителям относился требовательно, но в то же время терпеливо и внимательно. О любой роли режиссер мог говорить бесконечно, потому что каждую из них он проигрывал сам. Вот когда Иосиф впервые подумал, что у большого искусства есть лишь видимая для всех вершина айсберга, остальная же его часть – в душе режиссера. Именно тогда Прут дал себе слово вникнуть в суть системы Вахтангова. И, кажется, в дальнейшем почти понял, что она собой представляет. Да, Евгений Багратионович владел какой-то удивительной способностью привлекать к себе сердца людей, объединять их между собой и создавать настоящий праздник. Вот почему на любую его репетицию неизменно приходили все члены третьей студии, независимо от того, были ли они заняты в этот день в готовящейся постановке. Настолько здесь всегда было интересно и поучительно.

И еще Прута поражала мудрость режиссера, который, обладая и умом, и интеллектом, и необыкновенной интуицией, был способен искать и всякий раз находить решение любого вопроса, которое сулило максимум радости, счастья, добра для всех, кто был небезразличен в его решении. Об этом же Пруту позже рассказывал и Борис Захава – близкий друг и во многом преемник Евгения Багратионовича.

Вахтангов не раз говорил своим студийцам, что, если нет внутреннего горения, над ролью работать нельзя. Если у исполнителя есть этот внутренний огонь, а в сердце и душе – серебряные колокольчики (любимое выражение режиссера), можно трудиться: это обязательно заразит и других. А если этого нет, нужно чем-нибудь другим заниматься, бросать сцену, потому что иначе все станет складываться буднично, ужасно. И ведь это так и есть. И, кстати, далеко не только в профессии артиста.

Однако все это понимание придет к Пруту потом. А пока... пока Надя Байцурова продолжала жадно расспрашивать его об общих знакомых, о владикавказских новостях. Говорила она, правда, очень скупо, и о сложностях, встретившихся Вахтанговым здесь, в Москве. Иосифу очень хотелось спросить, почему они остались в России, почему не уехали, не эмигрировали, как это сделали тысячи людей, не понявших революцию, решительно не принявших ее. Но он не спросил, не сделал этого, потому что вовремя разобрался во всем сам, без Надиного ответа.

"С художника спросится!"

Да разве мог Евгений Багратионович покинуть ту Россию, в которой сейчас все бурно росло и развивалось?! Он же столько лет, с ранней юности, мечтал о тех новшествах, которыми сегодня была полна молодая Страна Советов! А трудности считал временными препятствиями. Вся жизнь режиссера была связана с его огромной мечтой, его страной, с новыми зрителями, которых он, Вахтангов, хотел воспитывать в обстановке новой, свободной культуры и совершенно иного отношения к Прекрасному.

Что ж, Иосиф Прут вовсе не ошибался. Революцию Вахтангов действительно принял всем сердцем. Более того, он ждал этих событий. Все его раннее творчество было наполнено этим ожиданием. По воспоминаниям того же Бориса Евгеньевича Захавы, Евгений Багратионович говорил тогда своим ученикам: "Нельзя больше работать так, как мы работали ло сих пор. Нельзя продолжать заниматься искусством для собственного удовольствия. У нас слишком душно. Выставьте окна: пусть войдет сюда свежий воздух. Пусть войдет сюда жизнь".

У Евгения Багратионовича есть статья "С художника спросится!" Она полна какой-то изумительной, необычайной силы. Она уникальная, и, как ни странно, исключительно современная. Вахтангов убежден, что к старому возврата нет. И уже не будет. Ни-ког-да! "Надо верить в народ! Надо, чтобы сердце наполнилось радостью при мысли о победном пути народа. Надо, чтобы сердце сжималось от боли за тех, кто грубо и... малодушно отворачивается, бежит, прячется от народа, чьи руки создают ценности и выращивают хлеб насущный... Только народ творит, только он несет в творческую жизнь зерно творения. Не понимать это для художника – великий грех", – писал режиссер. И это действительно были его взгляды, его принципы, его глубочайшие убеждения.

Вахтангов мечтал об истинно народном театре. Ему претили мысли о том, что отдельные художники хотели бы увести сознание зрителей от подлинной действительности, затуманить их сознание. "Театр должен творить вместе с народом. Не для него, не ради него, не вне его, а только вместе с ним!" – такой была позиция Евгения Багратионовича. И разве же это не правда?!

Лебединая песня

"Принцессу Турандот" недаром называли и называют "лебединой песней" Вахтангова. Иосиф Прут был человеком думающим, анализировал события и обстановку в стране. Он понимал, что начало двадцатых годов – это далеко не лучшее время. Всеобщая экономическая разруха, острая народная нужда, развал транспортной системы. А лето 1921 года – так это вообще страшный голод, потрясший наши приволжские города и села. Печурки в квартирах, пирожные из картофельной шелухи в театральных буфетах. Морковный чай... А каким богатством казались мешок с мороженой картошкой и крохотная вязанка дров... Зрительный зал того времени? Это кожаные куртки, солдатские шинели, буденовки, валенки, обмотки на ногах... И вдруг... На сцене такое разительное противопоставление! Там фраки, платья изысканных фасонов и красоты, воздушные шарфы, шляпы... И, главное, беззаботное веселье. Море смеха. Океан музыки, бравурной, вызывающей лишь положительные эмоции... Пусть даже все это на какие-нибудь три часа... А потом... Потом опять этот суровый быт.

И ведь все, что было на сцене, делалось отнюдь не случайно. У режиссера и артистов была святая вера в будущее. И они мечтали заразить этим оптимизмом всех.

Вообще о "Принцессе Турандот" можно говорить бесконечно. Но ведь наша статья далеко не только об этом. Так вот смелому режиссеру Вахтангову очень хотелось, чтобы мир понял, увидев и услышав его "Принцессу Турандот", что страна, поставившая такую пьесу в труднейшее время, непременно поднимется из руин и пепла. А следовательно – она сильная. У нее есть будущее.

Так сложилось, что последняя ночная репетиция "Принцессы Турандот" (это был, собственно, генеральный прогон) стала последней в жизни умирающего Вахтангова. Ему было совсем плохо, однако он все же выстоял – провел ее до конца. А потом... Потом его еле-еле довезли до дома, и больше встать с постели ему было, увы, не суждено. Через какое-то короткое время его не стало... Но он так и остался для всех оптимистом, все помыслы которого были направлены на то, чтобы уничтожить все зло на Земле. Евгений Багратионович свято верил в человека, в его светлое грядущее. И как же нам не понять это, не заразиться такой верой?!

Позже Иосиф Леонидович Прут не раз встречался с кумиром Вахтангова – великим К. С. Станиславским, с В. И. Немировичем-Данченко, очень дружил со студийцами МХТа, ставшими потом вахтанговцами.

А что касается семьи Евгения Багратионовича... С Сергеем у Прута навсегда остались самые дружеские отношения. Сын Вахтангова стал талантливым архитектором, а внук Евгений – известным художником.

Иосиф Леонидович никогда не забывал о Надежде Михайловне. Помогал Байцуровой в организации музея-квартиры Вахтангова в Москве. Во всяком случае, не раз передавал ей отдельные предметы эпохи Вахтангова, способствовал опубликованию воспоминаний о режиссере, написанных разными людьми. И она была ему очень благодарна.

Есть идеалы!

Ну а сам Прут? Его судьба была теснейшим образом связана с большим искусством. Он прошел через множество препятствий, чтобы все- таки осуществить свою мечту. Жаль, что Евгений Багратионович не дожил до времени больших успехов Прута. Он бы, безусловно, очень гордился сыном подруги своего детства, прошедшим всю Великую

Отечественную, создавшим не одно произведение, обогатившее отечественную журналистику и драматургию.

К сожалению, у нас во Владикавказе Прута мало кто знает, и его книги, уверена, мало кто читал. А ведь его близкие долгие годы были нашими земляками, да и сам Иосиф Леонидович любил Осетию. Он заслуживает нашу память.

В своей книге "Неподдающийся" Прут рассказал о многих известнейших людях, встретившихся ему на разных этапах жизни. Не будем говорить о военачальниках и политиках – их в мемуарах немало. Собственно, как и деятелей культуры, к которым он причисляет и себя самого. К последним мы можем, исходя из его интереснейших воспоминаний, отнести Ф. Раневскую, В. Шкловского, Л. и О. Бриков, В. Ардова, М. Ромма, И. Андроникова, А. Хачатуряна, и еще, и еще, и еще... Среди этих "еще" и А. Жаров, и В. Марецкая, и И. Пырьев, и Л. Русланова, и А. Яблочкина, и Н. Охлопков, и И. Бабель, и Н. Богословский... Да разве только они?!

Но о Евгении Багратионовиче автор не забывал никогда. Вахтангов, как считал сам Прут, разбудил его душу, по-настоящему заинтересовал большим искусством, подружил со своими кумирами, дал понять, что такое МЕЧТА, указал, как не сбиться с честного, правильного пути, как не стремиться к дешевому успеху. И без всех этих поистине бесценных "уроков" не было бы, пожалуй, того Прута, который подарил нам, читателям и зрителям, такое множество своих произведений, среди которых и киносценарии, и эссе, и пьесы, и литературные портреты.

И как сейчас не сказать о том, что добрая встреча в юности с человеком, который всегда будет для тебя и учителем, и идеалом, не отразится на твоей жизни?! Что ж, Иосифу Пруту в этом отношении несказанно повезло. Евгений Вахтангов остался для него ярчайшей звездой, которая смогла зажечь, осветить и согреть, и поддерживать его на протяжении всего жизненного пути. Иосиф Леонидович оказался не только талантливым, но и благодарнейшим учеником. А это тоже говорит о многом. Вот такими были наши замечательные земляки. И так хочется знать о них как можно больше.