То, о чем я расскажу, было не сегодня, а несколько десятилетий назад, а если точнее, в 1973 году, когда исполнялось 150 лет со дня рождения А. Н. Островского. Тогда наш Осетинский театр во второй раз поставил его знаменитую "Грозу". Прямо скажем, в 1939-м что-то откровенно не получилось, так что удовлетворения, как рассказывали, не было ни у труппы, ни у зрителей. Наверное, актеры просто были зажаты тисками сценических стереотипов. А может, были еще какие-то причины... В общем, рецензенты посчитали, что в постановках Осетинского театра тогда в драмах Островского воспроизводился лишь внешний пласт русской действительности, ее бытовой уклад. Персонажи автора в исполнении актеров выглядели как бы "с чужого плеча". Вот почему вторая постановка должна была в корне изменить подход к Островскому.

До сих пор можно только дивиться тому, как талантливый режиссер Георгий Доментьевич Хугаев смог придать хрестоматийному произведению настоящий поэтический характер, как ему удалось объединить в одно целое "преходящий быт и непреходящие проблемы человеческих взаимоотношений".

И вот родилась совершенно новая концепция пьесы. Критик А. Смелянский правильно говорил: "Осетины попытались увидеть Островского не в быте, не в частностях русской жизни, а в той основе бытия, которая, по словам самого драматурга, "роднит и единит народы"...

Главные роли пьесы исполнили настоящие, большие звезды Осетинского театра. Игра этих ярких актеров стала поистине незабываемой! Мы привыкли "лучом света в темном царстве" считать Катерину. Собственно, так оно и есть. Но Георгий Хугаев наделил таким светом и другого персонажа "Грозы" – Кулигина.

Владимир Васильевич Тхапсаев... Актер, известный всему миру благодаря своему бессмертному Отелло. А ведь в новой "Грозе" он тоже был непревзойденным! Режиссер, в отличие от Добролюбова, увидел в герое несколько иное начало и предложил именно его народному артисту СССР. И тот посчитал такое прочтение очень удачным. И сыграл. Да как! Кулигин Тхапсаева – это не просто чудак-самоучка, мечтатель, неудачник. Нет! Здесь он настоящий исполин-просветитель. И, что очень интересно, зрители находили в его облике даже внешнее сходство с Циолковским: большая окладистая борода, круглые очки, высокий лоб мыслителя – все это делало очень значительной внешность механика.

Н. Г. Хугаева, автор цикла статей, появившихся в сборнике "Время и сцена", отмечала, что "в едином сцеплении судеб, мировоззрений он не был невольным, случайным наблюдателем-резонером, каким его представил современник самого Островского – Добролюбов. Нет, вовсе не слабым человеком явился Кулигин в трактовке Г. Хугаева. От такой личности уже не отмахнешься, как от чудака-мечтателя. Здесь он будоражил спокойствие косных лицемеров. Даже одно его присутствие откровенно напрягало их, заставляло что-то предпринимать".

Да, это было своего рода открытие как режиссера, так и великого исполнителя – народного артиста СССР В. Тхапсаева. И, конечно, такое явление запоминалось навсегда. Во всяком случае, я как учитель, проработавший в школе более 40 лет, выпустивший десятки старших классов, после знакомства с "Грозой" Хугаева очень многое пересмотрела и, уяснив, что новое прочтение произведения мне понятнее и ближе, стала преподносить ученикам именно эту трактовку. При этом мне очень импонировали акценты, расставленные рецензентом "Грозы" Н. Г. Хугаевой.

"Маленький и едкий Дикой (Константин Сланов), выкручивая носком сапога по земле, в исступлении приговаривал: "Ты знай, что ты червяк! Захочу – помилую, захочу – раздавлю". И, поднимая голову, вдруг застывал на полуслове, понимая, что перед ним стоит человек-гора, глыба. На контрасте актерских фактур исполнителей Кулигина и Дикого строились важные акценты, вскрывающие реальную состоятельность противоположных жизненных позиций. Решение образа Кулигина как мудреца-философа обусловило то, что он невольно становился композиционным центром, своеобразным магнитом, притягивающим многие человеческие души: с ним почтительно беседует Кудряш, к нему прислушивается Борис. Кулигин, как и Катерина – человек большой мечты, полета мысли, фантазии. И та степень мудрости, значительности, в которую возведены в спектакле все его душевные и интеллектуальные порывы, ограждает этот образ от какого бы то ни было "привкуса" утопизма, странности. Духовная близость Катерины именно к такому Кулигину, в свою очередь, приподнимала эту героиню, придавала ей еще больший масштаб. Параллель Катерины и Кулигина раскрывалась и подчеркивалась в спектакле очень определенно. Именно Кулигин в финале выносил ее на руках, уже бездыханную, и клал у ног потрясенной толпы домочадцев.

Своеобразие концепций двух центральных образов спектакля – Катерины и Кулигина – не исчерпывало всей новизны подхода к произведению драматурга в целом".

А каков был Тихон Кабанов в исполнении Урузмага Хурумова! Нет, не разухабистым, вечно пьяненьким купчиком, подавленным властной маменькой, представал он перед нами. Вовсе не так. Недаром в свое время критик Т. Газданов, откликаясь на просмотр той, новой "Грозы", тоже поразившей его, говорил, что, наоборот, в его внешнем облике, в поведении, пластике постоянно сквозило чувство неуверенности и неудобства за себя, за свою беспомощность, за мать, ее лицемерную благопристойность, уничтожавшую все живое и естественное. "Сжимается, съеживается Тихон, голова покорно поникает, и кабанихинское властное – "в ноги", обращенное к Катерине, отзывается в нем болью и унижением. Но не хватает воли и решительности восстать. Поэтому слова Тихона в финале: "Вы ее погубили, маменька, вы!" – не просто спонтанно вырвавшийся отчаянный упрек Тихона, а впервые сказанная в лицо правда".

Согласитесь, что это тоже не привычный для нас персонаж в блестящих хромовых сапожках, "слабак", когда-то увиденный Добролюбовым.

Да и Кабаниха (Тамара Кариаева) совсем иначе предстает перед нами. Когда театр был на гастролях, "Грозу" посмотрели в разных городах СССР. Зрители, конечно же, оставляли свои отзывы. Так, костромская газета говорила о том, что Марфа Кабанова, несмотря на свою внешнюю внушительность, командирскую увесистую поступь, не являла собой устрашающий сгусток беспричинной злобы и ненависти ко всему, что молодо. Она поучала, она ворчала, но делала это больше по привычке, для порядка. Оставшись одна, снимая тяжелый дорогой платок со своей головы, она вдруг иронично улыбалась, замечала: "Молодость-то, что значит! Смешно смотреть-то даже на них! Кабы не свои, насмеялась бы досыта. Ничего не знают, никакого порядка". И в этой усмешке, пришедшей к ней с годами, "жизненным опытом", была суть, источник ее гордой самоуверенности, снисходительности.

У Т. Кариаевой Кабаниха умна, значительна и даже не без "игры". Все она понимает и знает наверняка, что Тихон, как отъедет за версту, так напьется до бесчувствия, знает, что Варвара по ночам бегает к Кудряшу. И Феклушины рассказы ей не интересны: тысячу раз она эти истории слышала. Потому и слушает она ее на ходу, вполуха. Все идет своим чередом, дети к ней почтительны, а невестку она и за человека не считает: вот здесь-то и ошибается Марфа Игнатьевна. Сама Кабаниха прошла через ту же школу, что и Катерина, и невестка, по ее мнению, когда-нибудь тоже станет Кабанихой, – в этом – неумолимая логика жизни. Но стройную философию Марфы Игнатьевны пошатнул вызов, брошенный свободолюбивой личностью, нежелание жить по раз и навсегда затвержденной схеме, отстаивание права распоряжаться своей судьбой.

Ну и, конечно, о Катерине. Куда же нам без нее! Здесь, в спектакле, она (Тереза Кантемирова) была показана сильным, любящим человеком. И, что неожиданно, она тоже не та, добролюбовская героиня, которую умиляют, чаруют поющие ангелы и "могилушки под деревьями". В глаза сразу бросается смятенность, порыв, огромный накал внутренней борьбы молодой женщины. А какой напряженный поединок со своей совестью приходится выдержать этому чистому, честному человеку, прежде чем выйти на первое свидание к Борису, взять из рук Варвары заветный ключ от калитки... И, когда она после предательства своего избранника предпочитает смерть безликой жизни, режиссер дает нам понять, что для героини это вовсе не самоубийство, не уход от неизбежных проблем, а гордый вызов, нежелание покориться чужой воле, добровольно отдаться в вечное рабство. И этот шаг Катерины трактовался не столько как следствие невыносимых условий жизни в доме Кабановых, сколько был результатом нравственной борьбы, трагедии рухнувшей мечты, несбывшейся судьбы.

Конечно же, Г. Хугаев придал Катерине и мечтательность, и поэтичность – все то, за что так любил свою героиню сам А. Н. Островский. И все это сумела прекрасно, пронзительно сыграть Т. Кантемирова. Но все же это была новая Катерина. Более сильная, более привлекательная и очень понятная нам. Уверена, что сам автор "Грозы" принял бы без колебаний такую сценическую трактовку своего персонажа.

Конечно, не без того, что отдельные моменты все же заметно напрягали зал. Особенно трактовка художника Н. Казбеги. Новаторская, однако, очень вольная, она была выполнена, как сегодня принято говорить, "по мотивам" произведения. Но все сглаживалось удивительной игрой корифеев осетинской сцены – В. Тхапсаева, Т. Кариаевой, 3. Галазовой, К. Сланова, Г. Хурумова, Т. Карнаевой, Т. Кантемировой и другими.

Именно так, за счет нахождения общих точек соприкосновения драматургии с основами национального сценического искусства театр сумел установить живой контакт с русской классикой, вывел ее к проблемам общечеловеческого звучания, что поняли и, безусловно, с удовольствием приняли наши зрители. Идти совсем по-другому и приносить людям радость. Идти и побеждать! А это всегда прекрасно. Это запоминается надолго. Поверьте, пожалуйста. Ведь именно об этом здесь, в статье, поведал вам один из зрителей той памятной "Грозы"...