В Донбассе на фронт попали немало философов. Настоящих, глубоких, с диссертациями. Думать надо всегда, и в кабинете, и в окопе, и в атаке, и в блиндаже. Андрей КОНДАУРОВ, завкафедрой Луганской академии имени Матусовского, ведущий институтского киноклуба, был призван на фронт во время всеобщей мобилизации в ЛНР.

"Мы были поражены тем, что Андрей оказался на фронте!" – говорили его коллеги. "Так призвали же", – пожимала я плечами. "Призывали всех, многие не призвались". Об уникальном опыте философа на фронте он рассказал "РГ".

Все хорошо. Просто шкаф упал

Перед рассветом машины остановились в зеленых после оттепели полях. Тишина. Утро. Где-то вдалеке идут обстрелы. Командиры на непонятном нам языке обсуждают: "На "Зеленку" – двоих. Нет, возьми на "Ястреб".

Нас пятерых привезли на "Ястреб". Лай собак... Едва выпрыгнули, из блиндажа выбежали 8 человек и сели в машину, сказав, что чуть ли не в атаку.

Сразу начался обстрел. Нам сказали: "Это вас встречают. Увидели, что подъезжаете, и – "с прибытием!"

Более непосредственный обстрел был на другой день. В блиндаже горела лампочка, а потом – дзум, и свет погас. Прилетело почти по нам.

Блиндаж – окоп, накрытый сверху бревнами. В нем – печка, свет и даже телевизор. Камера все вокруг снимает: "Если будет наступление, вы первые его увидите".

Кроме двух блиндажей еще окопы. В них – дело к весне – глина с водой. Шутим: тут точно не сбежишь с позиции, потому что быстро и самому из окопа не выбраться. И это все называлось "третьей линией обороны между Попасной, Ирмино, Калиново и Стахановым".

Обстреливали нас каждый день. Сказали: блуждающий миномет – команда выезжает, чтобы обстрелять нас в неожиданное время. В первые дни в блиндаже я жил в полной уверенности, что это мои последние дни. Даже не ел и не спал. Суп наварили из запаса тушенки, не прикоснулся. Мы все почему-то ждали танковую атаку. И была полная потеря всех эмоциональных и рациональных вдохновений и сил. Суперуныние: это конец. Как на картине Кукрыниксов с Гитлером в бункере.

Уже на третий день на передовой у нас после обстрела был первый раненый. Минометным осколком ему пробило легкое. Вызвали машину, она долго ехала, погрузили, увезли, а утром пришла эсэмэска, что он умер. Остались двое детей и жена, беременная третьим. Это была первая смерть среди нас.

Смиряться с возможной своей смертью начинаешь дней через 10. Уже думаешь: да хрен с ним – умру, и ладно. Мне уже 30, диссертацию защитил... Тяжелого ранения – зрение потерять или ноги – не хотелось бы. А умереть – вообще без проблем. От снайпера еще здорово умереть. Пьешь из лужи талую воду и словно сродняешься с землей... Смотришь на эти окопы и думаешь: ну вот место, где я останусь... здесь, в полях и кустах... Ну не хотелось бы, конечно. Но ничего, бывает, не я первый, не я последний. А спустя еще 10 дней это уже вообще не беспокоит.

Но были и состояния, близкие к паническим. Как-то под обстрелом парень от страха съел сим-карту. Вообразил, что его возьмут в плен и начнут требовать от родных выкуп в 3000 долларов. Но оказалось, что это два блиндажа, взбудораженные прыжком кошки, друг в друга стреляли...

Мы дежурили, постоянно выходили из блиндажа. При обстреле, конечно, безопаснее внутри, но не знали, когда он будет, а выходить надо было, и туалет на улице, и печку не протопить без дров и угля. Ну и что-то надо перевозить, разгружать.

Я как-то собирался выйти, а мне кошка на грудь прыгнула. Астматик, я с кошками "на вы". В общем, как-то мы с ней разобрались, я вышел. И увидел, что если бы не ее прыжок, меня бы не было. Потому что как раз в тот момент прилетело...

Самым счастливым днем было 24 февраля. Я проснулся от того, что тихо. Даже блуждающий миномет весь день молчал. Наверное, в шоке от случившегося. А потом мы видели, как ехали наши "грады" всю ночь и весь день. Эта волна проходила сквозь нас, у всех было приподнятое настроение.

Связываться с родными нам запретили, сказав, что в Стаханове есть дерево, к которому прибиты смартфоны, обнаруженные начальством. Но когда стало понятно, что мы тут не на три дня, командир сказал: "Отойди от блиндажа на 100 метров в поля, дай смс "жив-здоров", выключи телефон, и назад". И все стали с риском для здоровья это делать. Я не раз слышал, как многие говорили своим: "Я в тылу, охраняю склад со сгущенкой". А тут – взрыв! "А, это шкаф упал..." Но "я на передовой, спасите, заберите" – ни разу не слышал.

Потрясающий командир

Еще в Стаханове кто-то из пробегавших начальников сказал нам замечательную фразу: "Слушайте своего командира, и 90 процентов из вас выживут".

У нас был потрясающий командир. Егор, позывной "Дед", 49 лет, из Алчевска. Как я понял, участник военных действий с 2014-го, опытный. По типу правдоруб и очень своенравный, с любым начальством тяжелые отношения. Но героизма невероятного.

Главной задачей его было сохранить всех нас живыми. "Человек войны" с задачей, чтобы все выжили и чтобы все закончилось мирно – меня это потрясло. Потрясли его разумность, отсутствие идеологических шор, без "мы – хорошие, они – маньяки". Говорил, что в тех окопах то же самое, везде есть разные люди. И правда старался нас сохранить... Нам повезло. От командира там очень многое зависит. Не от генералов, а от прямо тобой командующих. Я слышал истории о разных командирах.

Человек из гуманитарных научных кругов, совершенно не соприкасавшийся с народными профессиями, я оказался среди "сварных" – сварщиков разных разрядов. "Дед" руками мог, по-моему, все. И он был потрясающим психологом. Идет обстрел, света нет, снаряды ложатся все ближе, дроны все снимают. Настроение такое, что вот следующий удар, и нам за стены держаться. А он, хлопнув себя по ляжкам, хриплым, прокуренным голосом говорит: "Так. Анекдот". И рассказывает такой пошлый, такой похабный анекдот, что все рыдают от смеха. Он очень точно знал, когда рассказать анекдот, когда наорать, чтобы начали убираться... Настоящий лидер и очень органичный человек. Без высшего образования, не читая Людендорфа и теоретиков тотальной войны, он точно знал, где и что сказать, на кого обратить внимание... Я как-то стоял в карауле с автоматом, командир прошел, посмотрел на меня, достал конфетку и вручил "Лучшему бойцу". (Думаю, за дисциплинированность.)

На передовой не позвонишь в милицию и не скажешь: приезжайте. И только солдаты это поймут, как все начинает зависеть от командира. Сможет ли он удержать их или нет. Егор дней через 10 сказал: "Пьяный солдат – мертвый солдат". Это прозвучало – как закон, и все ему подчинились. Я вообще не пил и не пью. Но "сварные", электрики, они ведь очень близко к этой теме. Так он им сказал, что сам хочет выпить, но не будет. И всё – никто не пил...

А еще он был очень смелым. Однажды позвонили из штаба: такое-то число людей отправь туда-то. И было ясно, что в очень опасный сюжет. А у нас уже к тому времени не самые боевые оставались... Ну и что делать? Так он перезвонил в штаб и сказал: "Во-первых, они пойдут добровольно, а во-вторых, я пойду первым". И тут же сообщил всем на общий канал: "Кто со мной?" И сразу: я с тобой, я, я...

Как-то раз нас минут 10 обстреливали, свет погас. Но лишь прекратили, он как ни в чем не бывало говорит: "Ну че, провод надо чинить, плоскогубцы есть?" Встал и пошел. Я бы в жизни не пошел, когда вот только что обстреляли... И много было таких историй. И было ясно, какой он...

Когда у него из-за диабета вдруг стали отниматься ноги, нам надо было наутро везти его в больницу прокапать. Так вечером сидел – ох, не одобрил бы он, что я это говорю – и плакал. Не хотел нас бросать. Он же взялся за нас, людей невоенных, чтобы дойти с нами до конца... Он же дал слово, а вот уезжает... Звонил потом из больницы: "Как только, так сразу к вам..." Но перед его возвращением меня увезли с астмой. Я даже не знаю, жив ли он сейчас. Но очень надеюсь...

Кто умирает первым

Я защитил диссертацию по теме: "Технологический детерминизм существования человека в ноотехносфере", Хайдегер, Гегель. И шахтеры, "сварные" и электрики дали мне позывной "Профессор". Хотя любили повторять, что таким, как я, тут не место. Здесь место профессиональным военным.

Конечно, первой темой моих антропологических наблюдений стала тема смерти. На фронте умирают не только от взрывов и пуль, но и от болезней. У одного солдата случился острый приступ аппендицита, он еле ковылял, я ему еще помогал вещи нести. Наутро – сообщение: умер на операции...

О мертвых нельзя нехорошо, но мне показалось, что первыми уходили не самые лучшие. Несколько хамоватые, немножко подлые. Некрасиво признаваться, но проскользнула мысль: о, война забирает не самых благородных людей...

А потом начали уходить те, кого я знал. Саша Ищенко погиб (муж известного луганского философа Нины Ищенко. – Прим. ред.) Типичный олимпиадный мальчик-математик, наукой интересовался. Преподавал, имел художественные наклонности, любил рисовать. Показывал мне свои рисунки. Коллекционировал какие-то баночки, крышечки. Без зависти, без мести, без пафоса, без апломба – погиб.

А потом погиб Коля Бардаченко, с которым мы в один день защищали кандидатские. У нас здесь все-таки трудовой народ и по части интеллигентности не так много ярких персон. А Коля был настоящий донбасский, луганский интеллигент... Очень вежливый, 10 раз переспросит, извинится.

Музыкант. Играл на электрогитаре. "Так, Коля, какой альбом ты считаешь самым классным? Я – "Бордерлайн" Земфиры (является иноагентом. – Прим. ред.)" "Андрей, понимаешь, есть "Пинк флойд", а все остальное – это так..." Погиб героически. Вытаскивал раненых из-под минометного обстрела, перевязывал. А потом и вовсе накрыл их собою. Осколок снаряда – прямо в грудную клетку.

И я пришел к неутешительному выводу: война забирает всех без разбору. Могут погибнуть и жесткие, несправедливые. А могут такие, как Коля Бардаченко, чистый свет. Мы с ним на автобусе везли на рецензию диссертации, и я спросил: "Коля, ты будешь праздновать 30-летие?" Он ответил, что нет. "Да ладно, – говорю, – 30 лет надо праздновать"... Но не отпраздновал.

Я не отвожу взгляд от военных в городе

После демобилизации мне тяжело было видеть в Луганске компании, сидящие в ресторанах как ни в чем не бывало.

Еще не мог после фронта смотреть военные фильмы: "Товарищи, наступаем!" Какие "товарищи"? Матом там все орут. Но военный мат, скажу вам как ученый – это особая вещь...

Рождается ли из хаоса боев космос? Не знаю. Сейчас очень ускоряется социальное время – нейросети, искусственный интеллект, Марс скоро будут колонизировать... Я из тех, кто не считает глупостью проекты Илона Маска по его обогреву, эта идея уже лет 70 обсуждается учеными... Но если говорить не про экспансию космоса, а про космос как гармонию, то на фронте мало гармонии. Но есть своя симфония – взрывов, запахов, движений. Хоть это и не тянет на то, что там у Баха...

На фронте – я об этом писал в философской статье – очень много зависит от слуха. Войну обязательно надо слушать, что там свистит, шуршит, шумит. По свисту летящих ракет можно многое понять. Опытные знают, когда прятаться, а когда – нет. Как-то стояли в поле с командиром (не Егором), и вдруг сзади него взорвалось. И он по звуку, не оборачиваясь: "Это отлет". А солдат: "Твою мать, какой отлет?! В блиндаж!" Это был прилет польского снаряда... Потом еще прилетали абсолютно беззвучные польские ракеты – сразу взрыв.

У меня астма с 6 лет, 9 лет спецсанаториев, дома – кондиционер с очисткой воздуха, лампа, увлажнитель. А в блиндаже все курили. И весной после потерь сознания из-за приступов астмы меня отправили в лазарет. Первый специалист сказал: "Срочно под капельницу!" На военно-врачебной (очень строгой) госкомиссии комиссовали. Врач сказала: "Вы могли умереть". Я ответил: "Зато долг Родине отдал". Не стыдно в глаза военным смотреть. Потому что многие ходят по городу и отводят от них взгляды. Я не отвожу...

Однажды утром мне позвонил с фронта Дима с позиции "Лис". Мы у них воду брали, которую привозили иногда им, иногда нам. Спросил, как я. Сказал, на какой он позиции. Как же ощущалось, что это звонок "оттуда".

На память о фронте у меня осталась помятая баночка иваси (сослуживец предложил за пачку ненужных мне сигарет). Портфель мой – с лекциями, бывший со мной в блиндаже.

Нет, я не хипстер. В первый раз слышу, что у меня хипстерский стиль. У нас в Луганске все такие, знаете, дети шахтеров. Ну разве что после фронта немножко побыть хипстером.

Я, когда вернулся, молодая коллега, преподающая у меня на кафедре психологию рекламы, спросила: "Ну что? Правда, похоже на компьютерную игру?" И в Интернете все время почему-то об этом спрашивают.

Как практик говорю: абсолютно не похоже...